А потом оказалось, что с тобой всегда всё было и есть хорошо и прекрасно, когда ты сам начинаешь это понимать, на себя так смотреть, себя ценить, уважать и окружаешь себя людьми, которые смотрят, видят, ценят и уважают тебя точно так же.
Всё дело в окружении, даже если пока оно состоит из тебя одного.
В особенности, тогда.
Вот с него и начни.
С себя.
В себе.
Вне зависимости от твоего окружения или его отсутствия.

Показать полностью…

Илья Латыпов. Когда люди сами себя объективируют и сами к себе относятся не как к живым людям из плоти, которая устает и требует заботы, а как к кофеваркам.Представьте, что перед вами мультиварка. Хорошо работает, исправно готовит разного рода каши. Никому в голову не придет спрашивать мультиварку насчет ее чувств, планов на будущее, идей. Пока работает — просто нажимаем на кнопки, и все. Ну, в начале еще инструкцию по эксплуатации прочитаем, куда что насыпать и куда нажимать. Если вдруг сломалась — тогда или на починку, или выбросить, на замену купить новую. Можно, конечно, огорчаться и грустить по поводу того, что такая отличная и любимая вещь больше не функционирует — но было бы крайне странно, если бы вы озаботились переживаниями самой мультиварки на этот счет.Это не странно и не удивительно — относиться к вещи как к вещи. Но, к сожалению, ничуть не более необычно то, что множество людей или сами к себе или к другим людям относятся как к мультиваркам. Объективируют друг друга.Обнаружить объективацию очень просто. Что такое объект? Это любой предмет. На него воздействуют, с ним совершают разного рода манипуляции, его могут украшать, им могут восхищаться, делать предметом культа или презрения. Он может просто валяться где-то на земле, может лететь в космосе или качаться на волнах. В общем, можно много чего с объектами делать. А вот объект не может ничего — потому что у него нет своей воли, это просто нечто неживое. У него нет чувств, нет желаний, нет мотивов. Просто объект… Когда чувства и переживания другого человека исчезают из нашего поля зрения, становятся неважными — человек превращается в объект. Объективировать очень просто.— Подросток, мечтающий наконец-то лишиться этой проклятой девственности, делится своим желанием «трахнуть эту Ленку», которая в него влюблена, а он в нее — нет. Чувства и переживания «Ленки» по этому поводу — когда вскроется, что ее просто использовали — подростка не интересуют. «Чем тогда она отличается от резиновой куклы?» Да ничем. И парня это не волнует.— Родители, уже спланировавшие жизненный путь ребенка, не отходя от его младенческой колыбели, и все его детство прилагающие недюжинные усилия для корректировки ребенка в соответствии с заданными параметрами. Чувства и переживания ребенка? Что вы, это всего лишь ребенок, что он может знать или понимать?— Политик-социопат (а таких ой как много в верхних эшелонах власти, и не только государственной), воспринимающий людей как «электорат», двигающий их как пешки на шахматной доске. Как вы знаете, пешками — и даже более крупными фигурами — можно жертвовать для того, чтобы получить преимущество на доске. Чувства пешки? Да вы с ума сошли, как деревяшки могут разговариватьОбъекты бывают двух видов: полностью бесполезные и функциональные. Бесполезные объекты — это люди, от которых ничего не нужно, которых можно или даже нужно подвинуть или списать в утиль. Бесполезным объектам отказывают даже в базовом уважении к их чувствам: «уважение нужно еще заслужить». Что касается функциональных людей, то от них что-то нужно, и о них даже будут заботиться — ровно в той степени, в которой эти люди-функции могут выполнять те задачи, для которых они предназначены. Кофеварку же моют иногда, машины на профилактику можно отправлять, посудомойки тоже хорошо бы иногда проверять — не засорились ли где? Общее у людей-объектов и людей-функций одно — их собственные стремления и желания вообще отсутствуют в сознании тех, кто использует объекты и функции, и к тому же сами люди-объекты и люди-функции неспособны к тому, чтобы заявить о своих потребностях.Большинство функций активируется кодовым словом «долг». Где долг (то есть отсутствие собственных желаний) — там функция. Иногда в этом нет ничего ужасного. Так, наши отношения с таксистами, продавцами, разносчиками пиццы — с любыми представителями сферы услуг — во многом функциональны, нас интересует в первую очередь удовлетворение наших потребностей, а не желаний таксиста. С 8 до 18 или на время осуществления профессиональной деятельности — сначала функция, потом — живой человек. Однако эта «частичная функциональность» часто разрастается туда, где ей нет места. На той же работе начальника его подчиненные могут интересовать исключительно как функции, обеспечивающие ему прибыль, и не имеющие своей личной жизни. Если что не так — деталь заменим, какие проблемы? «Незаменимых у нас нет» и «а ты сначала заслужи хорошее к себе отношение» — девиз пользователей функциональных людей.Есть функция «муж/жена» — активируется исходным словом «долг» и подпрограммами «мужик должен», «жена обязана». Есть функция «хороший мальчик/сын» и «хорошая девочка/дочь». Есть «нормальная мать» и «настоящий отец». Есть нормы функциональности: например, зарабатывает столько-то — значит, объект хорошо работает. Иногда нужен профилактический ремонт/осмотр — но исключительно для продолжения заработка. Разумеется, что при функциональном подходе необходимо подсчитывать норму выработки и собственные затраты на поддержание функционирования объекта, вести детальную арифметику отношений. И не дай бог объект станет требовать больше затрат, чем он может выдать полезного продукта! Зачем тогда он нужен? Заменить!С человеком-функцией нужно разговаривать через следующие типовые команды:— Ты должен /не должен делать то-то и то-то (Ты обязан/а окупить физические и психологические расходы на твое содержание («сыновний/дочерний долг»)— Делай что хочешь, но чтобы к завтрашнему дню это было.— Не выноси мне мозг скрипом своих плохо смазанных шестеренок («не истери!»). Иди на профилактику («полечи нервы», «иди к психологу») и возвращайся как новенькая/новенький.— Не можешь — научим, не хочешь — заставим.— Терпи казак, атаманом будешь (у тебя в инструкции по эксплуатации записано, что ты должен стать атаманом).В таких отношениях, когда люди-функции вдруг начинают отказываться от того, что они объекты, подобное поведение воспринимается хозяевами с изумлением, как восстание машин. И это восстание нужно или подавить, или озаботиться обновлением программного обеспечения/масла в механизме. «Чего тебе не хватает-то, с жиру бесишься!». Неплохо себя показывает программа «героизм и самопожертвование» в версиях «солдат думает только о Родине», «учительский подвиг» и «вы же давали клятву Гиппократа!». Единственное, чего делать не станут — это искренне интересоваться причинами «восстания». Ясное дело — дефект механизма, а с механизмами не разговаривают… Хотя что это я — вон, автомобилям иногда имена дают, что не мешает расставаться с Машей Тойотой, когда на горизонте замаячил красавец Миша Лексус.Самое грустное — когда люди сами себя объективируют. Сами к себе относятся не как к живым людям из плоти, которая устает и требует заботы, а как к кофеваркам. Не задаются вопросом «а нравится/люблю ли я это?», а листают инструкцию по эксплуатации: «как бы выжать дополнительные мощности из агрегата?!». Волшебная активирующая программа «долг»… Включают в себе программы «Героизм» и сканируют себя антивирусом на предмет обнаружения вредоносных троянских программ «эгоизм», «забота о себе», «что-то я устал» и так далее. Отдых — это лишь время для подзарядки аккумуляторов, ни секунды лишнего.Вне объектно-функционального мира с его долгом и действием лежит другой мир, субъектно-душевный. Где нет типовых программ, а есть вопросы, обращенные к другому — или к самому себе.— В последнее время ты часто говоришь о том, что тебе плохо… Что с тобой и чем я могу помочь?— Мы с тобой постоянно ссоримся… Что происходит в наших отношениях?— Я хочу вот этого и этого… Как ты на это смотришь?— Какие у тебя планы на выходной/отпуск?— Давай подумаем вместе…— Чего хочешь/о чем думаешь ты?— Мне кажется, ты устал…Мультиварки не устают. Они сразу ломаются.

Показать полностью…

Довербальная травма, как следует из названия, это слишком сильные негативные, стрессовые события, которые никак не были разъяснены, не названы, не переработаны в психике сначала матери, а потом самого младенца в грудном возрасте, до того, как у него появилась речь. Малыш испугался, ему больно, что-то беспокоит – появляется мать или тот, кто ее заменяет, берет на руки, утешает, успокаивает, воркует, говорит «чшшш, ты просто испугался, это был сон, сейчас мама тебя покормит, и все будет хорошо». Она распознает чрезвычайно неразборчивые сигналы ребенка и превращает их в смысловые единицы: слова. Так ребенок узнает и выучивает, что вот это ощущение – страх, вот это – боль, сейчас он устал, а теперь он голоден. До этого он просто чувствует захватывающий все его существо ужас, не имея ни малейшего представления, что с ним происходит. А теперь представьте, что мамы нет. Совсем нет, или она пребывает в тяжелой депрессии, пьяна или под наркотиками, короче, не откликается на призыв младенца. Он слышит очень громкий, раздирающий уши шум (например, рядом вопит сосед по больничной палате, ему всего восемь месяцев, он голоден и болит недавний шов после операции), этот крик причиняет физическую боль, она заполняет его изнутри, он тоже кричит, потом устает и затихает, ведь никто не подходит на его плач. Остается только ощущение скручивающего ужаса, теперь при любом громком звуке он будет пытаться свернуться в тугой узел и отключить слух. А вот ему уже два, мама привела в ясли и оставила на ночь, тут час-то не знаешь, как прожить в этом бедламе, все чужое, плохо пахнет, все орут, еда незнакомая и невкусная. Очень хочется домой, к маме, в свою кроватку, но тебя никто не замечает, жаловаться некому, поэтому замолкаешь, отключаешься, какое-то время еще надеешься, что мама придет за тобой, но время идет, никто не приходит, и ты просто замираешь и перестаешь себя чувствовать… Потом ребенок вырастает, овладевает более-менее своим телом и языком, научается худо-бедно справляться с жизнью, обзаводится семьей… Пока в один ужасный день его сынок не налетает носом на железную хреновину от качелей. Кровь, крик, все носятся. А он стоит, примороженный, с колотящимся сердцем, отнявшимися ногами, и не может пошевелиться. В довербальной травме мы испытываем ужасающее чувство распада личности: полное бессилие, паралич, ничего нельзя сказать, потому что слов еще нет, их вообще нет, я чувствую себя конгломератом клеток в бесконечном вакууме космоса, я могу только наблюдать, как от меня отслаиваются и улетают в вечность миллиарды атомов моего тела. Абсолютное одиночество, кричать бесполезно, потому что никого нет. ПОЭТОМУ с довербальной травмой невозможно работать в «разговорных» жанрах терапии: клиент в принципе не может описать, что с ним происходит. Ему глобально _плохо_, но почему и чем помочь – неизвестно. Иногда люди описывают это состояние, как «я тону в киселе», «хочу на ручки и плакать» (это прям очень хороший расклад, человек как минимум осознает свою потребность), иногда мы имеем дело не со слезами, а с яростью: «я хочу разорвать на куски, только не знаю, кого именно». У пациента включаются так называемые архаичные, примитивные защиты: замораживание, расщепление, все реакции условного «выключения сознания». На аналитических сессиях это выглядит как зависание, засыпание, погружение в полное молчание. От _нормального_ молчания, когда пациент просто сидит и размышляет над чем-то, это отличается ответной реакцией терапевта: мы больше не вместе, «он нас покинул», что, собственно, и является ведущим контрпереносом в работе с этой темой, но это для другой статьи, для специалистов. Но мы можем замечать, насколько такие реакции на стресс являются привычными и автоматическими для пациента, что он считает «нормальным способом переживать»: одно дело, когда человек с удивлением сообщает «Я чего-то сплю и сплю целыми днями, так странно!», а другое – если об этом рассказывается с гордостью и удовлетворением: «У меня есть универсальное средство от всего, надо просто лечь спать! Пока спишь – оно как-то само налаживается». «Я кормила годовалую дочку в детском стульчике, все было хорошо и спокойно, и вдруг в метре от нас раздался оглушительный скрежещущий звук перфоратора, как потом оказалось, сверлили стену снаружи дома. Дочка коротко и как-то слабо вскрикнула, уткнулась личиком в стол и мгновенно заснула. Проспала три часа подряд, я очень боялась, что это что-то непоправимое, но обошлось. Проснулась немного вялая, но потом разошлась». Если бы эта ситуация повторялась регулярно или в отсутствие кого-то взрослого и заботливого, ребенок получил бы сильную травму. Что же с этим делать, спросит неравнодушный читатель? Куды бечь и как лечить? Довербальная травма лечится невербальными методами (логично, правда?): телесно-ориентированная терапия или остеопатия в «высоком разрешении», когда врач еще и специалист по психотерапии. Пациент приходит с очень плохо формулированным запросом, типа, «не могу принять решение», «нет сил», «истерики на пустом месте», а в процессе работы вдруг натыкается вот на то самое переживание: меня нет, речь исчезла, я не знаю, что со мной. Если этому предшествовала длительная работа по раскапыванию травматичных событий, особенно – потерь или ситуаций физического ущерба (авария, тяжелая болезнь, операция, физическая травма, насилие), мы можем предположить, что вот этот внезапный паралич на ровном месте – отголосок той, давней травмы. Если пациент говорит, что не может ничего вспомнить, мы предпринимаем попытку разузнать обстоятельства: опрос свидетелей нашей жизни. Это могут быть даже дальние родственники, какие-нибудь родители детсадовских друзей, пожилая няня, соседи по старой квартире. Иногда информация всплывает в снах, в рисунках при занятии арт-терапией, какой-то запах или мелодия могут запустить серию флеш-бэков, ярких и необъяснимых воспоминаний.«Мы ехали с друзьями на тусовку, в машине играла музыка, кто-то курил, вдруг Машка сказала «понюхай, какие у меня новые духи!» и сунула мне под нос руку. Меня накрыло таким ужасом, что я отшатнулся, потом меня затошнило очень резко, я заорал «останови машину!». Меня вырвало, трясло, я не мог заставить себя сесть обратно. Все очень испугались. Я рассказал родителям и оказалось, что, когда мне было два года, мы ехали на юг и перевернулись в машине. Я спал. Все остались живы, но я сломал руку, и мама тоже как-то покалечилась. У нее были такие же духи, а папа курил. Я ничего не помнил до этого момента». Сейчас, когда практически весь мир погрузился в ужасающие переживания разрушения прежней жизни, очень многие люди переживают ретравматизацию: как будто заново происходит ранний детский опыт. Мы не можем описать, что это такое, от чего нам так плохо, чего именно мы боимся. Пациенты жалуются на внезапные ночные пробуждения с колотящимся сердцем, тошнотой, спазмами в животе. Это все – симптомы довербальной травмы, когда мы были слишком малы и безъязыки, чтобы сообщить хоть кому-то взрослому, что нас напугало. В большинстве случаев это и был Заботящийся Взрослый: мама, папа.Собственно, главная наша проблема сейчас в том, что источником угрозы для жизни становятся те, кто обязаны нас защищать.Если у вас был такой опыт, скорее всего, «просто поговорить» не поможет, нужны другие способы терапии.

Показать полностью…

- «Мне больно!»
- «Так слезь с кактуса!» — Почему такие советы не работают.


Почти тринадцать лет я работала психотерапевтом. Терапевт — бережный и безопасный товарищ, с ним можно быть любым: капризным, бубнящим, злым, можно рвать и метать, а можно признаваться в любви. Он принимает все проявления. В пределах разумного, конечно.


Я сейчас говорю о своей рабочей парадигме. А в целом да, теры разные бывают. В своей парадигме я принимала любую позицию человека: детскую, взрослую, родительскую.


Моей основной задачей было помочь человеку освоить все три позиции, чтобы он сам мог опираться на взрослую, творить из детской и поддерживать себя из родительской:


- капризничает из детской позиции? Вот, пожалуйста, отклик и принятие из бережного родителя;


- поучает из родителя? Вот, пожалуйста, плавно перевожу внимание человека на то, какая потребность им сейчас удовлетворяется и вместе с ним это обсуждаем;


- холодный, железный, безэмоциональный взрослый? Оттаиваем чувства ребенка и пробуждаем бережного принимающего родителя.


В этом мне видится этапность работы психолога:


- сначала принимаем чувства внутреннего ребёнка, помогаем исцелиться, принять себя и научиться просто быть. Даём понять: малыш, я с тобой, ты в безопасности, ты хороший. Я вижу и слышу тебя, я тебя принимаю;


- помогаем научиться быть себе добрым поддерживающим родителем. Чтобы человек научился не корить, не гнобить, не стыдить себя, принимать себя во всём своём несовершенстве. Кто идеален и всемогущ? И ты можешь быть разным;


- и только после, когда все части личности в ладу, помогаем сформировать состояние «как я крут, как мощны мои лапищи» и идём осваивать космос. Иначе ребёнок и родитель будут ломать космический корабль и вырубать электричество.


Последние два года я плавно завершала работу психотерапевтом, и так же плавно переходила в менторинг — работу с людьми во взрослой активной позиции. С теми, кто уже освоил свой внутренний мир, кому нужны новые свершения. Это то, что мне удается лучше всего: встретиться с чужим внутренним взрослым и вместе разработать наикрутейшие сценарии, помочь человеку в разы улучшить качество его жизни.


Для этого важно, чтобы человек уже был в ладу со своим детско-родительским миром. Тогда не нужно успокаивать дрожащего забившегося в угол ребёнка или долго и бережно расслаблять хватку напуганного родителя. Когда все части личности в ладу, выходит чистый диалог: обсудили рабочую модель, составили план внедрений, сделали.


Мой стиль работы и насмотренность психологическими моделями поменялись. Мои тексты и фильтры внимания тоже. Если раньше я много писала для всех трёх позиций: детской, родительской и взрослой, то сейчас в основном для взрослой о том, как создавать себе классную жизнь, строить глубокие отношения, отдыхать, путешествовать, получать удовольствие от себя и жизни.


И через пост ко мне заглядывают люди из детской позиции, расшибаются о мои описания. Самый частый комментарий: «Вот вы говорите, что мы сами ответственны за качество своей жизни, а как я могу отвечать, если живу с нелюбимым и работаю на работе, которую не люблю? Оно само так получилось, я не могу на это повлиять».


Увы, это позиция, в которой рациональный диалог невозможен. Здесь нет запроса на изменения, есть предъявление боли. Малыш хочет внимания и поддержки, чтобы родитель перешёл на его сторону, пожалел и понял как ему плохо. Это и есть терапевтическая работа — увидеть чувства, разделить их, помочь напитаться любовью. Разбудить внутреннего родителя, чтобы человек сам научился себя поддерживать.


И только после этого, и только если у человека появится запрос, проработать установки, взрастить внутреннего взрослого, который про ответственность. Тогда у человека появляется сосуд, который можно наполнять ответственностью. Чтобы человек смог понять и осознать, что ответственность за его жизнь лежит на нём самом, а не на внешних обстоятельствах.


Я сходу вижу модель нападения из детской позиции, когда ко мне в комментарии приходит ребёнок топать ножками, злиться и выливать свою фрустрацию на тех, кто говорит о взрослой позиции. Он искренне уверен, что не может настроить свою жизнь и злится на тех, кто говорит, что это возможно. И это уже не моя работа — вести человека по его чувствам, принимать и контейнировать. Во всяком случае не в комментариях.


Я последнее время пишу для людей во взрослой позиции и, значит, сидим мы, обсуждаем полёты в космос, и тут кто-то с ноги пинает дверь и вламывается в наш диалог: «Вам просто повезло, как вы можете обесценивать мои проблемы! Вы что, думаете так просто поменять работу, на которой я страдаю? Нашлись тут обсуждатели!»


Люди из взрослой позиции изумляются и говорят: «Ты чего! Да мы же сами были на твоём месте! Мы же рассказываем, как выйти из замкнутого круга. И ты сможешь!»


На что человек ещё сильнее нападает. У него нет запроса на изменения, у него запрос на разделение чувств. И здесь начинается скандал: взрослая позиция говорит «и ты сможешь, вот алгоритм», детская отбивается. А всё потому, что у этих людей разные жизненные задачи. У одних — осваивать зоны ответственности, у других — залечивать раны. Пока ты ранен, об ответственности сложно говорить, хочется выть от боли.


Обычно в сбалансированной взрослой позиции высокий уровень осознанности. А люди с разным уровнем осознанности плохо понимают друг друга, у них рассинхрон приоритетов.


Если представить осознанность по уровням от 0 до 10, то:


- в нуле человек вообще не управляет своей жизнью, он не ощущает своей ответственности за то, что с ним происходит. Он ведёт машину с закрытыми глазами без навигатора, и у него нет запроса увидеть дорогу.


- в осознанности на 8-10 из 10 чел освоил крутейшее качество жизни. Он чётко знает кто он, чего хочет, как к этому прийти. У него есть жизненная стратегия и цели, которые он достигает. И главное, что его отличает — ответственность за свою жизнь.


Люди с уровнем осознанности на 8-10 ощущают себя белыми воронами среди тех, у кого 6, а 6 — белыми воронами с теми, у кого 3. На разных уровнях осознанности актуальные жизненные задачи отличаются.


Что делать


Тем, кто пока ещё в детской позиции, ходить в принимающие места, где обсуждаются чувства и тяжесть детского бытия. Обсуждаются психотравмы, есть разделение ваших эмоций. Тогда вы будете ощущать себя принятыми и понятыми. Вас слышат, видят, понимают как вам плохо и разделяют вашу боль.


После проработки детской позиции наращивать уровень осознанности: кто я на самом деле, чего хочу, как принять, что хорошая жизнь для меня, и я могу себе позволить ее хотеть. И постепенно, шаг за шагом осваивать: хорошие отношения, повышать профессионализм, учиться отдыхать и выстраивать желаемый образ жизни. Осваивать новое состояние — я хороший просто потому что. И только после заниматься целеполаганием и ходить в блоги где это обсуждается. Это уже не будет так больно.


Тем, кто уже во взрослой позиции — вы вряд ли что-то сможете объяснить человеку, который из детской позиции принёс свою боль. Он просто не услышит, что есть алгоритмы улучшения жизни. Этот запрос для него пока ещё не актуален. Он пока ещё ходит с открытой раной и ищет тех, кто сможет на нее подуть. Ему не нужен пластырь и упражнения.


Вы не сможете стать ему мамой и папой. Вложитесь эмоционально, вложите время, в ответ получите пинок. Это работа психотерапевта — работать с такими моделями и только если есть запрос. Гораздо продуктивнее вкладывать своё время в общение с теми, кто на одной волне и на плюс-минус схожем уровне осознанности.


И общий лайфхак для всех — для учёбы и развития искать людей уровнем осознанности и качеством жизни на 1-2 балла выше своего. Они уже не бесят, но зато в них можно увидеть себя в ближайшем будущем, и в наблюдении за ними примерно понять, как в ту сторону прийти.

Показать полностью…