Сегодня при обсуждении неблагоприятного детского опыта, жестокого обращения и психотравмы популяризируется тема прощения. Дескать, обидчиков из прошлого необходимо немедленно простить и отпустить. Иначе обида будет разъедать изнутри, это не конструктивно и вообще плохо для «духовно развитого человека». На мой взгляд, в этом наставляющем на благой путь подходе игнорируется множество подводных камней и нюансов.Во-первых, степень нанесённого вреда. Одно дело, когда обидчик совершил что-то, что вызывает легко разрешимые переживания в пределах одного вечера. Совсем иное – когда нанесённые физические увечья и психические травмы оставляют неизгладимый след на всю жизнь, резко снижают возможности развития, лишают полноценной самореализации. Поэтому важно подходить к ситуациям дифференцировано.Кроме того, чрезвычайно важно отличать объяснение от оправдания. Например, мать положили в больницу, а отец в это время изнасиловал дочь-подростка. Психолог интересуется причинами произошедшего и предполагает, что папе было одиноко и у него болела голова. А ещё у него было несчастное детство. В результате он призывает проявить к нему понимание, сострадание и тут же прощение. Полагаете, вымысел? Нет, нечто подобное я продолжаю слышать в разных кругах специалистов. Да, эти гипотезы могут частично объяснять поведение автора насилия, но никоим образом его не оправдывают. Особенно когда речь идёт о взрослом человеке, родителе, от которого ожидается осознанное и нравственное поведение в противовес насилию и жестокости. А если он к своему взрослому возрасту не обзавёлся этими качествами, то это его ответственность, но никак не ребёнка.Вопрос: формированию и закреплению каких установок (посланий) мы способствуем, находя оправдания и призывая к прощению в подобных случаях? Если человеку одиноко или у него было несчастное детство, то он может тебя изнасиловать? И надо отнестись к этому с пониманием? Для пациента это может быть весьма медвежьей услугой, могущей крайне негативно повлиять на его будущее. Так мы рискуем поддерживать ситуацию не только внешнего, но и внутреннего насилия, что грозит ухудшением психического функционирования и последующей ретравматизацией.Во-вторых, важно учитывать разные уровни психики – сознательный и бессознательный. На бессознательном уровне к объектам привязанности всегда существуют амбивалентные переживания любви и ненависти. А если опыт взаимодействия был пронизан насилием и пренебрежением, то хранящаяся ненависть будет более объёмной и концентрированной (хотя зачастую неосознаваемой и неощущаемой). В терапии важно обнаружить и интегрировать подавленные переживания. Тогда как побуждение к прощению – это сознательное действие, от которого лежащим в бессознательном аффектам ни горячо, ни холодно.Однако, это может приводить к ещё большему закупориванию и накоплению аффекта. В свою очередь, это создаёт угрозу его неконтролируемого выплеска, смещённой агрессии, хронической депрессии, психосоматических заболеваний и психоза. За фасадом сознательного прощения может скрываться незамеченный и неисследованный сундук с неотреагированными переживаниями, который может позже непредвиденно и коварно открываться, приводя к самым разрушительным последствиям для психического и соматического здоровья. Психоаналитик Салман Ахтар предупреждает о потенциальном вреде псевдопрощения (декларируемого на сознательном уровне) и преждевременного прощения (без предварительной психологической работы).В-третьих, давайте рассмотрим причины, которые могут вести к преждевременному или псевдопрощению. Как известно, люди с избегающей стратегией привязанности склонны идеализировать родителей в сочетании с самоуничижением, а с тревожной – наоборот, имеют склонность к очернению родителей при подчёркивании своих страданий. В ситуации систематического насилия для пациента с избегающей стратегией вполне закономерно воспринимать себя с позиции родителя, т.е. как провинившегося, плохого, справедливо наказываемого. А родитель, проявляющий насилие, – молодец, правильно воспитывает, наставляет меня нерадивого на путь истинный. И здесь один шаг до токсичного прощения, за бортом которого остаются неосознанные уязвимость и гнев, а также неудовлетворённые эмоциональные потребности. Терапевту в данном случае стоит не то, чтобы поддерживать такое псевдопрощение, но напротив, не поддаваться на это, постепенно вскрывая эмоциональную подоплёку ситуации и подчёркивая важность эмоциональных потребностей. В противном случае, поддержание нездоровой идеализации и поверхностного прощения может усугублять паттерны насилия (включая внутренне насилие, самоуничижение). Это также может закреплять толерантность к насилию («насилие – это нечто оправданное и вполне допустимое»), в результате чего человек может оправдывать собственные насильственные действия.Возможно, подталкивать к прощению и скорейшему завершению переживаний склонны терапевты, сами имеющие избегающий тип привязанности. Время от времени можно сталкиваться с заявлениями некоторых специалистов, что хватит уже копаться в прошлом и искать виноватого, надо взять ответственность на себя и жить настоящим. Если такие рекомендации адресованы всем пациентам, то, к сожалению, многие из них будут лишены возможности переработать свой неблагоприятный опыт (дабы вновь не встретиться с ним с напускной улыбкой за ближайшим углом), прежде чем взять на себя здоровую ответственность. Не говоря уже о том, что этот подход напрочь исключает влияние внутренних объектов, бессознательное, структуру личности, ригидность психического аппарата и другие важные аспекты.Причиной оправдания насилия пациентом может быть привычка компульсивно слушаться и ублажать агрессора, ведь тогда он нанесёт мне меньше вреда, и я буду в большей безопасности. То, что в детстве помогало защищаться, сегодня может служить способом установления отношений, в которых насилие повторяется, оправдывается и прощается: если я стану хорошим, исправлюсь и буду вести себя как следует, то мама (партнёр) наконец перестанет злиться, бить меня, а может и полюбит.К токсичному прощению могут вынуждать глубинные саморазрушительные или мазохистические черты характера, склонность к интроецированию чужой вины и стыда. Также к нему может подталкивать защитное отрицание нанесённого вреда, его рационализация, а также разворот против себя, оправдывающий фигуры привязанности из-за тотальной от них зависимости (впоследствии это экстраполируется на других обидчиков).Иными словами, прощение может быть следствием не проделанной душевной работы, а подменяющих её защитных механизмов.Наконец, я не считаю, что терапия должна вести к прощению или непрощению. Прощение – это личный, интимный процесс и дело самого человека. Для меня противоестественно и дико, чтобы терапевт склонял к нему пациента, ещё и мотивируя это сомнительной пользой.Психоаналитик Алан Бадью рассматривает прощение не как средство или технику терапии, а как её возможный результат, которому предшествует глубокий анализ и проживание чувств.Салман Ахтар пишет о возможности подлинного прощения только если отреагированы боль и месть (возмездие), признан нанесённый вред, валидирована адекватность восприятия, проведена ревизия произошедшего. И только после этого может быть принято самостоятельное решение о прощении.В схема-терапии переработка неблагоприятного и травматического опыта не обходится без проживания и валидации чувств Уязвимого Ребёнка и Рассерженного (Яростного) Ребёнка.Также важно учитывать, что прощение может быть полным и частичным (что-то я прощаю, а что-то не могу простить). Я думаю, что анализ, понимание и отреагирование не всегда могут и должны вести к прощению. При этом я не согласен, что непрощение будет наносить человеку последующий вред. Человек может не простить что-то, но в значительной степени отреагировать чувства. А даже если какие-то чувства останутся (а почему они должны совсем исчезнуть?), будучи осознанными, понятыми, валидированными, они не будут нести в себе какой-либо деструктивный потенциал. Гораздо токсичнее и опаснее могут быть псевдо- или преждевременное прощение, навязанное защитами и/или не вполне компетентным специалистом.Таким образом, терапевт не ведёт пациента к каким-то своим «правильным» целям, а совместно с ним совершает психологическую работу, доверяя опыту постепенно раскрывающихся переживаний. А свобода мышления, вдумчивый анализ и ментализация уберегут от следования готовым и универсальным мантрам и стереотипам на этом сложном и уникальном пути.

Показать полностью…

Говоря о требовательном человеке, мы обычно имеем в виду его требовательность к другим. И человеческие отношения на самом деле составляют важную область, в которой предъявляются невротические требования. Но мы значительно недооценим размах этих требований, если ограничим их данной областью. Они в такой же мере направлены на все человеческие установления и на саму жизнь.В рамках человеческих взаимоотношений такое всеохватывающее требование предельно ясно высказал один пациент, по внешнему поведению скорее робкий и замкнутый. Сам того не зная, он страдал глубокой инертностью и испытывал затруднения в использовании собственных ресурсов. «Мир должен быть к моим услугам, чтобы мне ни о чем не надо было беспокоится», — сказал он.Равно всеобъемлющее требование было у женщины, которая в глубине души боялась усомниться в себе. Она чувствовала, что имеет право на удовлетворение всех своих потребностей. «Это немыслимо, — говорила она, — чтобы в меня не влюбился кто угодно, стоит мне захотеть.» Первоначально эта ее уверенность в своем праве требовать всего на свете проявилась на религиозной почве: «Все, о чем я молюсь, мне дается». В ее случае требование имело обратную сторону. Поскольку неисполнение ее желаний было бы немыслимым поражением, она запрещала себе хотеть во избежание «неудачи».Те, кто желает быть всегда правым, считают что они вправе всегда быть вне критики, сомнений или вопросов. Те, кого охватила жажда власти, требуют слепой покорности. Другие, для кого жизнь стала игрой, в которой все прочие должны стать объектами искусной манипуляции, считают себя вправе дурачить каждого, и, с другой стороны, претендуют на то, чтобы никогда не быть одураченными. Те, кто боится повернуться лицом к своим конфликтам, уверены, что все для них «образуется», что они сумеют «обойти» свои проблемы.Человек, агрессивно эксплуатирующий и запугивающий других, чтобы взвалить на них новый груз, будет негодовать, как на нечестность, если они станут настаивать на справедливых условиях совместной деятельности. Высокомерный, мстительный человек, норовящий оскорбить окружающих, но нуждающийся в их признании, считает себя «неприкосновенным». Что бы он ни вытворял с другими, никто не должен иметь возражений против такого обращения.Другой вариант того же требования — это требование «понимания». Неважно, насколько я мрачен или раздражителен. Меня нужно понять. Тот, для кого всеобъемлющим решением является «любовь», превращает свою потребность в требование исключительного и безусловного обожания. Обособленный, отъединенный от людей, и потому внешне нетребовательный человек, будет настаивать, однако, на одном требовании: чтобы его не беспокоили. Он считает, что ему ничего не нужно от других, а потому он вправе требовать, чтобы от него отстали — неважно, что при этом поставлено на карту. «Оставьте меня в покое» обычно включает еще и «не ждите от меня ничего» и избавление от критики, от усилий — даже если эти усилия ему необходимо сделать для собственного блага.Всего этого уже достаточно для простого примера невротических требований, существующих в человеческих взаимоотношениях. В менее личных ситуациях или по отношению к общественным институтам преобладают требования с негативным содержанием. Например, выгоды, которые можно извлечь при действующих законах и правилах, принимаются за данность, а когда они оборачиваются невыгодной стороной, это воспринимается как несправедливость.Я все еще благодарна за одно небольшое происшествие со мной во время последней войны, потому что оно открыло мне глаза на мои собственные бессознательные требования — в первую очередь, а через них — и на бессознательные требования других людей. Возвращаясь из Мехико, я была вычеркнута из списков пассажиров самолета из-за праздника Тела Христова, согласно существующей системе приоритетов. Хотя я в принципе считала ее совершенно оправданной, я отметила, что страшно сержусь, когда она касается меня лично. Я подумала о трех днях в поезде, которым теперь должна добираться до Нью-Йорка, и почувствовала отчаяние и невероятную усталость. Вершиной моего расстройства стала утешительная мысль: должно быть с самолетом что-то случится, а обо мне позаботилось провидение.Тут я внезапно увидела, что моя реакция забавна. Начав размышлять над ней, я поняла свои требования: во-первых, — быть исключением; во-вторых, — предметом особой заботы провидения. С этого момента мое отношение к поездке в поезде изменилось. Конечно, переполненный сидячий вагон не стал удобнее. Но я не чувствовала больше усталости, и поездка даже стала приятной.Я думаю, каждый может легко повторить и расширить мой опыт, наблюдая за собой или другими людьми. Почему, например, многим водителям и пешеходам так трудно соблюдать правила дорожного движения? Часто это происходит из-за бессознательного протеста против них: «Эти правила не должны касаться меня». Другие негодуют на «наглость» банка, который обращает их внимание на превышение кредита. Сюда же относятся страх перед экзаменами или неспособность готовиться к ним. Они тоже следуют из требования исключения для себя. Подобным образом, возмущение плохим спектаклем может проистекать из уверенности: «Мне обязаны предоставлять только первоклассные развлечения».Требование составлять исключение прилагается также к законам природы, к физическому и психическому миру. Забавно, насколько глупеют отнюдь не глупые пациенты, когда речь идет о том, чтобы увидеть неизбежность причины и следствия в физическом мире. Я говорю о достаточно очевидных связях: если мы хотим чего-то достичь, нужно потрудиться; если мы хотим независимости, мы должны быть готовы отвечать за себя. Пока мы держимся высокомерно, мы уязвимы. Пока мы не любим себя, мы не можем поверить, что нас любит кто-то другой, и неизбежно будем подозрительно относиться к проявлениям любви. Ставишь пациента перед такими, вроде бы ясными связями причины и следствия, а он начинает спорить, чувствует себя озадаченным, делается уклончивым.За такую особую «тупость» отвечает ряд факторов.* В первую очередь, как нам понятно, увидев подобную причинно-следственную связь, пациент окажется перед лицом необходимости внутренних перемен. Конечно, любой невротический фактор всегда трудно изменить. Но, кроме того, как мы уже видели, многие пациенты испытывают сильнейшее бессознательное нежелание осознавать то, что они должны стать субъектами какой бы то ни было необходимости. Сами слова «правила», «необходимость», «ограничения» иногда приводят их в содрогание, если они допускают, чтобы значение этих слов наконец до них дошло.Таким образом, осознание любой необходимости по отношению к ним самим, низвергло бы их с высот их мира в действительность, где им пришлось бы, как и всем прочим, подчиняться тем же законам природы. Именно эта потребность — исключить из своей жизни необходимость — превращается в требование. При анализе оно проявляется в том, что пациент считает себя вправе быть выше необходимости изменений. Следовательно, он бессознательно отказывается видеть, что ему нужно изменить собственные установки, если он хочет стать независимым, или менее уязвимым, или хочет поверить в любовь к нему.Больше всего изумляют некоторые тайные требования к жизни вообще. В этой области любое сомнение в иррациональном характере требований исчезает. Естественно, ощущение своей богоподобности очень сильно пошатнется перед лицом факта, что и для тебя жизнь ограничена и ненадежна, и в твоей судьбе возможны несчастный случай, неудача, болезнь и смерть. Еще бы — тогда рухнет ощущение всемогущества. В таких случаях ведь остается только повторять старое утешение: что ж тут поделаешь...Можно порой избежать смертельного риска. В наши дни можно оградить себя от денежных потерь, связанных со смертью, но избежать смерти невозможно Неспособный встать лицом к хрупкости своей человеческой жизни, невротический индивид взращивает требование своей неприкосновенности, неуязвимости, требование быть помазанником Божиим. Ему всегда должна сопутствовать удача, а жизнь должна быть легкой и без страданий.В контрасте с требованиями, действующими в человеческих отношениях, на требованиях к жизни вообще нельзя хоть сколько-нибудь успешно настоять. Невротику с подобными требованиями остаются всего два выхода. Он может в душе отрицать, что с ним может что-то случиться. В этом случае он склонен к безрассудным поступкам: выходит простуженным в холодную погоду, не принимает мер предосторожности против возможной инфекции или никогда не предохраняется во время полового акта. Он живет так, словно никогда не состарится и не умрет. И поэтому если с ним случается неприятность, она становится для него бедствием, приводит его в панику.Происшествие может быть тривиальным, но оно колеблет его надменную убежденность в собственной неприкосновености. Второй выход для него в том, чтобы обратиться к другой крайности и стать сверхосторожным. Если уж нельзя положиться на то, что его требование неприкосновенности будет уважено, то может случиться что угодно и нельзя положиться ни на что. Это не значит, что он отказывается от своего требования. Это, скорее, значит, что он не хочет лишний раз осознавать его тщетность.Другие установки по отношению к жизни и судьбе кажутся более разумными, пока мы не разглядим стоящие за ними требования. Многие пациенты прямо или косвенно выражают свое ощущение несправедливости по отношению к их личным трудностям. Рассказывая о своих друзьях, они скажут, что все их друзья тоже невротики, но несмотря на это, у одного лучше дела на работе, другой легче сходится с женщинами, а третий напористее или больше получает от жизни.Такое увиливание, хотя и тщетное, представляется понятным. В конце концов, каждый страдает от своих личных трудностей и, следовательно, думает, что куда лучше было бы не иметь именно их, тех, от которых мучается он сам. Но отклики пациента на совместное пребывание с одним из тех людей, «которым можно позавидовать» указывают на более серьезный процесс. Он внезапно охладевает или впадает в уныние.Прослеживая эти эмоциональные реакции, мы откроем, что их источником является жесткое требование не иметь проблем вовсе. Он имеет право быть одаренным богаче любого. Более того, он имеет право не только на жизнь, свободную от личных проблем, но и на букет из достоинств, которыми обладают все, кого он знает лично или, допустим, видел в кино. Ему нужны скромность и ум Чарли Чаплина, человечность и храбрость Спенсера Трейси и победоносное мужество Кларка Гейбла. Требование «Я не должен быть собой» слишком явно иррационально, чтобы быть выдвинутым как таковое. Поэтому оно проявляется в форме зависти с оттенком обиды ко всякому богаче одаренному или более удачливому в жизни, в подражании таким людям или в восхищении ими, в требованиях к аналитику, чтобы тот снабдил всеми желаемыми и часто несовместимыми друг с другом совершенствами.Из этого требования — быть одаренным величайшими достоинства ми — вытекают весьма неприятные для индивида последствия. Оно не только поддерживает огонь хронического недовольства и зависти, но и служит реальным препятствием для аналитической работы. Если изначально несправедливо, чтобы у пациента имелись хоть какие-то невротические нарушения, то вдвойне несправедливо ожидать от него работы над своими проблемами. Напротив, он претендует на освобождение от них без прохождения через болезненно трудный процесс изменении.

Показать полностью…

Прощение обычно религиозная тема. В данном случае, как я вижу, упомянуты случаи, которые я бы приравняла к прощению врагов. Вообще-то это даже для верующих людей - высший пилотаж, не всякий на такое способен (в Ветхом Завете "око за око, зуб за зуб", в Новом Завете Иисус Христос призывал к прощению врагов). А когда роли "врагов" (даже поневоле, а есть и с умыслом) родители выступают, тем более. Мне кажется, это индивидуально каждый решает, "быть или не быть" (прощать или не прощать). Думаю, в любом случае, даже если "врага" простил, здоровый инстинкт самосохранения подсказывает, что дальше от вредителя необходимо быть подальше, себя защищать и блокировать дальнейшее взаимодействие. Иначе это уже действительно мазохистический тип личности, Стокгольмский синдром и пора к клиническому психологу, а то и к психиатру.

Показать полностью…

Однажды, шесть лет назад, я с трудом проснулась утром и стала варить кашу. Была зима, за окном — кромешная тьма.Я караулила молоко, чтоб не сбежало, и очень хотела спать.Потом я разбудила сына в садик, он капризничал, не хотел вставать. Самое мое нелюбимое — вытаскивать из сна теплого, сладко спящего ребеночка. Потом я его одевала, он хныкал, не хотел одеваться, стягивал колготки, затем плевался кашей, мы опаздывали, встал муж, зашел на кухню, спросил: «А есть что-то, кроме каши, на завтрак?»— НЕТ! — рявкнула я, хотя могла бы настрогать бутербродов. Мне не сложно, но я опаздывала, и не выспалась, и утром вообще не хочу готовить кулинарное разнообразие. Потом мы одевались, и я думала о том, какое же трудоемкое это время года — зима. Штаны надень, потом кофту, потом куртку, потом, шарф, потом варежки… Уфффф. Мы с сыном выбежали на улицу. Был какой-то сильный мороз, и у нас не завелась машина.«Только этого мне не хватало!» — подумала я и вытащила мужа, вместо завтрака, разбираться с авто. А сама сделала ему бутерброды на завтрак, с собой, на работу. В итоге, мы с опозданием, но разъехались по делам. Вечером того же дня я готовила ужин. День был какой-то неудачный на работе, меня загрузили чужими обязанностями вместо уволенного сотрудника. Я злилась и мысленно выговаривала начальнику все, что о нем думаю. Я чистила картошку, включила телевизор на кухне и смотрела передачу по Первому каналу «Давай поженимся». Там героиня, красивая, накрученная, напомаженная, искала жениха и рассказывала свою историю.Она недавно переехала в столицу, будет покорять. От первого брака у нее есть ребенок, но он живет с родителями в другом городе, пока она ищет себя в столице. Вот когда найдет себе мужа, и сделает карьеру, обязательно заберет ребенка себе. И в конце она сказала:— В целом, у меня в жизни все хорошо, и я ищу мужчину, который сделает еще лучше. Я хорошая мама, хорошая дочь, хороший человек и буду хорошей женойИ ведущая, Лариса Гузеева, спрашивает:— А как вы поняли, что вы хорошая?— Я не пью и не курю, — ответила девушка.— Заслуги не могут начинаться с частицы «не». Я НЕ пью, НЕ курю, НЕ убиваю, — говорит ведущая. — Вы были бы хорошей мамой, если бы каждое утро просыпались, в ночи, варили бы осточертелую кашу, потом сонного ребенка своего будили бы, а дети хнычут все утром, и кормили бы его этой кашей, размазанной по всей кухне, потом эти пресловутые колготки, пять шапок и кофт на него, шарфом замотали, и в метель — на санках, к садику, бегом, потому что опаздываете на работу… А он там, в этом садике, мастерит тюльпанчик, который подарит маме, потому что скоро 8 марта...Я замерла. Я стояла спиной к телевизору, слушала, резала овощи… Но я поняла, что кто-то сверху прямо сейчас говорит со мной.Про меня. Он все знает про меня. В мойке лежала замоченная с утра кастрюлька, мы опаздывали, и я не успела помыть. А на холодильнике висел рисунок, который подарил мне сегодня сын, когда я пришла за ним в садик…Часто мы просто не замечаем счастья. Оно транзитом проходит сквозь нашу жизнь, а мы путаем его с обыденностью и рутиной.Эта каша, эта кастрюля, эти колготки… Разве о таком счастье мы мечтаем? А ведь, если задуматься, покрутить его, повертеть в руках, заглянуть с другого ракурса: а чем не счастье? Мне есть ради кого просыпаться пораньше. И мое кухонное окно зажигается молочным светом каждое буднее утро, ровно в 6.А там, за окном, холодно и темно, а тут, на моей теплой кухне уютно свистит чайник, и смешная любимая кастрюлька с цветочком на бортике варит идеальную порцию каши. И у меня есть любимый сын, который не любит просыпаться по утрам (а кто любит?) и муж, который почти всегда в хорошем настроении, и работа, где меня ждут, и обязательства, типа вот этой необходимости приготовить ужин, которые делают меня счастливой. Я каждый день счастлива, просто за рутинной забываю это заметить!!!Тот день — очень важный. Я после него немножко прозрела. Я стала замечать то, что всегда было перед глазами, но я не видела этого, будто оно скрыто было пеленой внутреннего недовольства. А в тот день, случайный диалог в телевизоре, будто сорвал, как фокусник, волшебный платок с моих глаз и я оглядываю свою старую кухню как новую и думаю: ВАУ!!! Быть счастливым в моменте, не смотря на предложенные жизнью обстоятельства — мое кредо, моя личная религия.Счастье — это не обязательно маскарад и карнавал, его нужно научиться замечать и ценить, даже если сегодня оно совсем будничное, маленькое и похоже на пузатую кастрюльку с овсянкой.

Показать полностью…