ПРИМЕР ТОГО, КАК "ОШИБКА ВЫЖИВШЕГО" через травматический опыт формирует личность

Важно ни у кого не просить. И у детей не просить.

Дама шестидесятилетняя заболела. У нее хлеб закончился. Хотела попросить соседку сходить в магазин, но передумала. Поела суп без хлеба. И ничего: организм не «ругался». Однако главное в другом: она не стала просить.

Она уже как-то побывала в подобной ситуации. У нее молока не было, а из дома выйти не могла. Соседка согласилась помочь. И принесла молочко только на следующий день. У нее не получилось. А больная женщина ждала, и переживала. Но в конечном итоге без молока обошлась.

Она полагает, что нельзя нарушать принцип независимости: никогда ни у кого ничего не просить. Так легче, и даже, как ни странно, интереснее жить.

Поняла это еще в детстве, когда списала у подружки контрольную работу. Всё открылось, и неприятность получилась.

Женщина начала вырабатывать в себе этот принцип независимости. Нужно просить только в крайнем случае, когда не просить нельзя.

Например, не брать деньги в долг. Постараться обойтись. Попросишь у друга – он даст. А о чем он подумал? Не признается. Вдруг это не понравится, к примеру, его жене. И у него во внутреннем мире останется неудовольствие.

И у взрослых детей тоже не следует просить. Тоже только в крайнем случае. Если уж совсем жуткий приступ. А так – полежать, встать и ту же лапшу сварить и поесть с подсолнечным маслом. Но не просить: спать спокойно будешь. Потом поправишься – и все наладится. Лучше не напрягать никого.

Если праздник наступил, и тебя не позвали – сын, дочь, подруга, родня – не стоит напрашиваться. Отсиди дома. Только себя не жалей.

Это очень важно: себя не жалей! Появится в голове ненормальная мысль: детей вырастил, а за молоком сходить некому – всё. Это обида пришла, она лишит последних сил. Или потратил пенсию, а дочь не спросит, есть ли у тебя папа (или мама) деньги? И пожалеешь себя. Это опять обида. Она разрушит и здоровье, и отношения с дочерью.

То есть стараться вообще ничего не просить. А потом порадоваться: благодарю, Господи, что помог мне обойтись без просьб. И у меня всё получилось.

Не просить ни хлеба, ни денег, ни зрелищ. Ни совета и ни привета. Тогда придет и совет, и привет, и деньги, и хлеб со зрелищами.

Я тоже это испытал. После просьбы на душе каменно делается. Неприятно, будто кошка нагадила. Когда обойдешься, разбудишь в себе разум – получишь награду: спокойную совесть.

Показать полностью…

Прекрасная заметка Этери Чаландзия о синдроме, которым страдает современное общество. А ведь счастье — всего лишь вопрос отношения.

Среди моих приятелей есть один тип, который за двадцать лет нашего знакомства умудрился практически не измениться. Он даже живот не наел, а отсутствие печали в глазах и морщин на лбу заставляет подозревать, что у него нет нервов, соответственно, совести, и вообще, что он редкая сволочь. Но речь не о том.

Этот человек-консерва портит настроение окружающим, однако оказалось, что и у нашего вечнозеленого кипариса есть проблемы. Обобщая, он назвал их «песком в трусах».

— Понимаешь, — признался он однажды, — я всегда любил море. В детстве я обожал, наплававшись до синевы, выбраться на берег, развалиться на горячих камнях и греться, пропекаться, как рыба-гриль, до тех пор, пока станет совсем невмочь, и тогда, раскаленным снарядом, опять броситься в прохладные морские волны.

Я слушала и кивала, поскольку, как человек, выросший у воды, прекрасно понимала и про «рыбу-гриль», и про «раскаленный снаряд».

— Так вот, недавно я обнаружил, — всхлипнул он, — что валяться на камнях страшно неудобно, а песок, набившийся в мокрые трусы, не дает спокойно валяться в шезлонге. Теперь, для того чтобы расслабиться, мне надо два раза принять душ, вытереться, сменить мокрые плавки на сухие, получить свой Campari, причем, лед в стакане не должен растаять, а апельсин обязан горчить. Мне еще нет 50-ти, а у меня уже полно проблем!

Его нытье меня насторожило. Я прекрасно помню, как в юности сама каждое лето приезжала к родне на море. Я часами не вылезала из воды, и по вечерам няньки проверяли, не выросли ли у меня плавники и жабры.

Я могла загорать, лежа на камнях, на автомобильных покрышках и железнодорожных рельсах, и мне везде было одинаково удобно. Я не сгорала на сорокоградусной жаре, говорила медузам «бу!» и они тонули от страха, наедалась тремя помидорами и спала пятнадцать минут в день.

Этим летом, заметив рыбку-малютку, выпрыгнувшую из волны в полукилометре от меня, я заорала так, что мне в ответ из-за горизонта просигналил итальянский сухогруз. Теперь я смешиваю два крема с пятидесятипроцентными коэффициентами защиты в расчете на то, что в сумме они дадут сотню и защитят мое бледное тело, как куски картона.

Это в прошлом веке мы с друзьями-студентами скопили полторы копейки, навешали лапшу на уши родителям, положили в карманы зубные щетки и укатили на неделю в горы кататься на лыжах.

Курорт был дрянной, еда паршивая, лыжи кривые, а мы нищие и неприхотливые, как воробьи. Мы жили вшестером в двух комнатах, на завтрак ели кашу с хлебом, вечером пили дешевое вино и курили вонючие сигаретки, но были до потери пульса счастливы.

Прошлой зимой я расстроилась, когда обнаружила, что в меню, скажем так, неплохого курортного ресторана закончился зерновой хлеб, и совсем скисла, когда поняла, что забыла дома любимую подушку.

Ок, с годами человек меняется. Накапливает и наращивает не только кругозор и опыт, но и жирок на боку, делается подозрительным, упертым, привередливым, теряет лихой аллюр и любопытство во взгляде. Теперь все всё знают, меньше спрашивают и чаще поучают. Все оборачиваются очкастыми экспертами и прожженными занудами, которым не угодишь, которые уже все видели и с усталым видом обсуждают, какая нефть на вкус слаще.

В результате понты и потребности заводят в тупик, и для многих настоящей катастрофой оборачиваются самые простые вещи — необходимость выбраться из своего кондиционированного бьюика и спуститься в метро или переехать с Тверской улицы в Тверскую область.

Понятное дело, что номер в «Англетере» со всех сторон лучше комнаты в привокзальном приюте «Бардачок», но если вы отказываетесь ехать в другой город только потому, что ваш люкс занят, а полет эконом классом оскорбляет вашу спесь, то плохо ваше дело.

Справедливости ради, надо признать, что привередливость и поганый нрав проявляются независимо от успешности и карьерного роста. Кромешное занудство уравнивает бюджетника и человека с достатком. Но если первый еще вызывает понимание и сочувствие, когда ропщет на судьбу, забросившую его с прожиточным минимумом и хищной тещей в пучину Капотни, то капризы раздобревшей на платиновых карточках личности уже ничего хорошего не вызывают.

Одна такая дамочка как-то раз приползла жаловаться подружкам на скандал, который вышел у нее с мужем из-за размеров ее новой гардеробной. Мужчина самолично измерил шагами помещение, отведенное под ее шубы и лифчики, и заявил, что Георгиевский зал Кремля меньше этой костюмерной. Он зачем-то вспомнил, что пятнадцать лет назад женщина имела всего одну шубу и два вечерних платья, однако была не менее элегантна, экономически выгодна, весела и беззаботна.

Вместе с легкостью на подъем и неприхотливостью сдает и способность удивляться и радоваться жизни. Понятно, что сложно с той же искренностью, что и в первый раз, восхищаться сто сороковой поездкой в Париж или продолжать верить в любовь до гроба, стоя у алтаря с пятым мужчиной. Мало кто сохраняет оптимизм во взгляде на мир, женщину, мировую закулису и перспективу красиво заработать или промотать деньги. А зря.

С возрастом некоторые, так или иначе преуспевшие в жизни товарищи, до такой степени разочаровываются во всем, что начинают увлекаться какими-то неадекватными развлечениями, тонут в пороках или заводят себе юную и смешливую подружку, клокочущую от предвкушений, счастья и надежд. У них самих все предвкушения и надежды давно выгорели дотла. А чтобы заставить их что-то почувствовать, им надо шило втыкать в известное место, и то не факт, что из этого что-то получится.

Хорошо, никто не говорит, что и в сорок надо быть таким же беспечным придурком, как в двадцать. Но одно дело, печаль в глазах и опыт в анамнезе, и совсем другое — свинец в ногах и райдерский список в голове.

Говорят, это неизбежно. Не верю. Мне кажется, даже если человека не наградили нестареющим энтузиазмом, любопытством к жизни, легкостью на подъем и готовностью в одночасье лишиться своих бесценных миллионов или привычек, в процесс остывания души можно успешно вмешаться. Следить за ней, как за своей селезенкой. Одни изменения поддерживать, а другие контролировать. Хотя бы пытаться.

Потому что, когда человеку еще жить да жить, а у него из всех щелей песок сыплется, ему все не то и все не так, кругом одни твари, мир прогнил и от Парижа с души воротит, это как-то совсем печально.

Несправедливо расставаться с огнем в глазах и простыми радостями жизни только потому что вы повзрослели или преуспели. Вон, посмотрите на Мика Джаггера. Чуваку восьмой десяток, а его колбасит, как семнадцатилетнего. Ок, такое не всем дано, но, может, стоит хотя бы попробовать?

Показать полностью…

НУ ВЫ ЖЕ ВИДИТЕ, КАК Я НЕСЧАСТНА, УТЕШЬТЕ МЕНЯ СКОРЕЕ!

Молодая, худенькая женщина плакала, держа на руках младенца. Это было много лет назад, но я ее запомнила. Я тогда только начинала работать и, конечно, каждый яркий случай запоминался много лучше, чем сейчас.

Смешно прозвучит из уст психолога, но я как-то не очень умею утешать. Да и ее слезы не были похожи на истероидный запрос: ну вы же видите, как я несчастна, утешьте меня скорее!

«Может быть, ей просто негде поплакать?» — думала я и по привычке, оставшейся от научной работы, строила гипотезы:

— ребенок на ее руках неизлечимо болен,

— семейная ссора, особенно тяжело переживаемая кормящей матерью,

— послеродовая депрессия…

История Ларисы оказалась простой и щемящей.

Вышла замуж по молодой и задорной любви, на третьем курсе технического института, сразу легко родила сына Ваню, радостно играла в него, как в куклу, сама в охотку шила младенческие обновки (перестройка, в магазинах ничего не было), мать и муж помогали, но она и сама справлялась. Когда почти сразу после родов забеременела еще раз («А как же говорят, что, пока кормят, не беременеют?» — несколько растерянно спросил муж), вопросов не возникало — все равно она изначально хотела не одного ребенка. Родила второго мальчика, назвала Семеном. Стало еще веселее: малютки строили невероятно забавные отношения между собой, наблюдать за этим можно было бесконечно. Они много смеялись, гуляли, ходили в походы — муж подхватывал одного ребенка, она — другого, друзья помогали управляться с вещами. Да и много ли в перестройку было вещей? Переноски для малышей она сшила из старых своих и мужниных джинсов, пристрочив к ним ремни из корсажной ленты. Впереди, из задних карманов, торчали бутылочка, соска, самодельная погремушка.

Муж хватался за любые работы. В перестройку встали все основные питерские заводы и найти инженерную работу было практически невозможно. Она раздумывала — закончить институт или, отдав детей в сад, тоже пойти работать, чтобы денег стало хоть чуть-чуть побольше? В это время вдовая мама Ларисы, насмотревшись на семейное счастье дочери, вдруг решила, что и ей еще не поздно ухватить свой кусок, воссоединилась с бывшим одноклассником и уехала с ним фермерствовать в Рязанскую область.

А Лариса опять забеременела. Очень хотелось дочку. Муж сказал: мне кажется, хватит, но вообще — как ты решишь. Она решила рожать. Дети — это так здорово! Но беременность оказалась тяжелой, роды — не очень удачными и закончились срочным кесаревым сечением.

Бабушка забрала к себе на ферму старшего Ваню. Он сразу стал с непривычки тосковать по брату и матери и болеть, один раз даже вызывали скорую. Она ехала по осенним дорогам перестроечной России четыре с половиной часа. После этого случая Лариса попросила привезти Ваню назад. Мать осталась со скотиной, а ее сожитель привез мальчика на машине. Братья обнялись и почти сутки объятий не размыкали.

Много забот свалилось на мужа, он начал сначала ворчать, а потом и возмущаться: мы так не договаривались! Я работаю, мне нужно высыпаться, нормально есть и вообще как-то жить за пределами всех этих горшков и пеленок. Бледная как тень, шатающаяся от слабости Лариса старалась побольше взять на себя, но у нее плохо получалось. Пропало молоко, на дешевых смесях (на дорогие не хватало денег) у дочки Кати стало пучить животик, она вообще перестала спать.

Муж сказал: знаешь, мне это как-то все надоело. Ты стала какая-то неженственная, истеричная, меня вообще не замечаешь. Наверное, ты меня разлюбила. Мне с тобой тяжело и неинтересно. Наверное, я тебя тоже разлюбил. А зачем же жить без любви? Пойду-ка я отсюда.

И ушел. И стал жить с какой-то женщиной. Надо думать, опять весело и интересно. И исправно платил алименты со своей небольшой «белой» зарплаты. Иногда заходил «в гости» и приносил мальчикам по шоколадке или по дешевой пластмассовой машинке. А Лариса осталась с детьми в родительской трехкомнатной хрущевке. Ване — 4,5 года, Семену — 3,5, Кате — 8 месяцев.

— …Профессии у меня нет, институт не закончен, да и кому сейчас нужны инженеры?! Просто устроиться на работу в какой-нибудь магазин или ларек? Но куда деть Катю и кто возьмет на работу женщину с тремя маленькими детьми? Можете меня осуждать, но однажды я даже подумывала о том, чтобы сдать Катю в дом малютки. Потом, правда, поняла, что не смогу.

— Ресурсы, — подумав, сказала я. — Все, что есть. Перечисляйте.

— Ничего нет, — снова заплакала было Лариса, но теперь уже я протестующе махнула рукой:

— Хватит! Не вешайте мне лапшу на уши. Думайте и говорите. В вашей ситуации придется использовать абсолютно все. Без малейших исключений.

Общие друзья все дружно заклеймили ушедшего мужа, но и от многодетной Ларисы шарахнулись: у человека, конечно, горе, жизнь рухнула, но чем тут поможешь? Мужа не вернешь, детей себе не возьмешь. А на стороне Лариса вообще стесняется говорить, что ее муж бросил с тремя детьми: стыдно.

— Люди боятся чужих несчастий не только из собственной недоброты, суеверия и прочего, но и из того, что обычно не знают, как и чем конкретно помочь. А им не говорят — традиций-то считай не осталось. Впрочем, у вас и несчастий-то никаких нет, так — трудности жизни. (Имея дело с родителями в том числе и больных детей, я уже знала: диагнозы, определения часто в корне меняют ситуацию.)

— Трудности? — Лариса подняла опущенную голову.

— Ну разумеется. Все живы-здоровы. Давайте список друзей и хороших приятелей.

Список получился оптимистично длинный.

— У каждого запросите по полдня раз в две недели, — сказала я. — Они согласятся, им даже интересно будет. Потенциальные пары могут приходить и сидеть с детьми вместе — пусть тренируются. Но детей надо будет выдрессировать, чтобы оставались с чужими...

— Они у меня общительные и неизбалованные, если мальчиков не разлучать, они будут…

— Ну вот и славно. Поехали дальше.

Еще из ресурсов нашлись очень старая и почти слепая прабабушка — мама покойного отца Ларисы, некое пособие, которое полумертвое государство все же платило на трех детей, алименты, продукты, которые иногда присылала бабушка-фермерша, какие-то немцы из Гамбурга, приславшие в борющуюся за демократию Россию посылку с колбасой и постельным бельем (посылку притащил Ларисе сосед, сидящий на этой самой немецкой благотворительности), одна комната в трехкомнатной квартире, которую можно сдать чистоплотной студентке за гроши и услуги, и умение самой Ларисы сноровисто шить и вышивать симпатичные вещи для детей.

— За месяц задействовать все перечисленное и прийти ко мне с отчетом, — велела я.

Лариса довольно бодро подхватила сомлевшую Катю и уже почти ушла, но на пороге обернулась:

— А что мне сыновьям-то сказать?

— Да что хотите, лишь бы правду, — отмахнулась я.

===================================

Через месяц Лариса уже не плакала, а улыбалась.

— Самый ценный ресурс оказался знаете какой?

— Какой же?

— Моя бабушка.

— Неужели слепая смогла с детьми сидеть? Не опасно?

— Нет, конечно. Она мне спокойно так рассказала, как после войны у них в деревне каждая вторая женщина осталась в таком же положении, как я. Причем без водопровода, без газа и почти без продуктов в магазине. У нее самой пятеро детей было. Мой папа — младший, ему в июне 1941-го два года исполнилось.

— Угу, это ресурс, причем надолго, — согласилась я.

— Подруги и даже друзья охотно остаются с детьми, — сказала Лариса. — Некоторые даже чаще готовы, но я отказываюсь. У двух родители готовы мальчиков раз в месяц с ночевкой брать — они их любят и типа во внуков поиграть. Это как?

— Раз в месяц? Пока нормально. Вы хоть с Катей спокойно позанимаетесь. Немцам ответное благодарственное письмо написали? Фотку с детьми вложили?

— Конечно! От них уже даже посылка с молочной смесью и детскими вещами пришла. Всё на вырост и такое хорошенькое! И еще одна идет — от их соседей, у которых у самих двое детей. Они, по-моему, очень обрадовались, что им ответил живой настоящий человек. Пишут, что все, кто посылал посылки в Россию, вкладывали свой адрес, и только двое ответили: я и еще старичок-инвалид какой-то, чуть ли не участник войны.

Сшитые Ларисой на пробу вещи согласилась продавать на рынке небольшая артель, у которой там были торговые точки. Деньги небольшие, но сказали, что если вышивать по их уже готовым вязаным изделиям, то будет больше.

Студентка, которой Лариса сдала маленькую комнатку, мальчиков побаивается, зато хорошо ладит с Катей и иногда сама просит разрешить с ней поиграть, чтобы сделать перерыв в занятиях.

— Вы должны восстановиться и заочно закончить институт, — сказала я.

— Это еще зачем? — вскинулась Лариса. — Кому эти инженеры…

— Это сейчас, — сказала я. — Но не всегда же мы будем сидеть в такой заднице. Понадобятся еще и инженеры. К тому же вам надо куда-то идти. Вы же понимаете зачем?

— Зачем?

— Вам вести за собой троих. Много лет. Как бы ни сложилось.

Лариса довольно долго молчала, потом сказала:

— Об этом я не подумала.

Когда она уходила, я спросила:

— А мальчикам-то вы что сказали?

— Я сказала, как меня бабушка научила: у нас всего мало, зато нас самих много. В этом наша сила.

====================================

— Мама сейчас ведущим инженером работает, — улыбнулся Иван. — Живет уже пять лет с хорошим человеком, но замуж чего-то опасается, хотя Семка с Катей ее уговаривают. Я-то считаю, что ей виднее. Три года назад ездил в Гамбург на стажировку и там познакомился с Генрихом и Вальтером, в шикарных вещах которых мы с братом проходили все детство. Я им так благодарен. И не только за фирменную одежку — благодаря этой истории я стал учить немецкий язык, а теперь мне это пригодилось. Английский-то сейчас многие знают, а вот немецкий… И мы с ними так классно за пивом посидели! Отличные ребята, никогда в Питере не были. Я их, конечно, пригласил.

— А ваш отец так больше и не появлялся?

— Почему же. Мы уже подростками были — что-то у него там в жизни не заладилось, явился: я хочу восстановить отношения с детьми. Принес матери цветы, нам по телефону дорогому, Кате Барби какую-то. А она у нас пацанка — с двумя-то старшими братьями, в куклы не играет. Я тоже телефон ему сразу вернул: от предателей ничего не надо. А Семка у нас жук: и телефон взял, и у матери прощения попросил, в общем, весь в шоколаде. Но отца ненадолго хватило, опять куда-то делся. Хотя вот с рождением внучки поздравил — то ли меня, то ли мать, то ли себя, — Иван с любовью взглянул на играющую на ковре толстенькую девочку. — Так что же нам делать-то с ее истериками? Наша мать не знает, говорит, что мы у нее не истерили никогда, а эту, дескать, избаловали.

— Что ж, сейчас будем разбираться, — вздохнула я.

Показать полностью…

БЕСПОЛЕЗНО КОРМИТЬ ВНУТРЕННЕГО КРИТИКА ДОСТИЖЕНИЯМИ

Одна из самых распространенных ошибок в приручении своего внутреннего критика – пытаться закормить его достижениями. Сделать столько всего, чтобы он, наконец, согласился - теперь все хорошо. И отстал уже со своей бесконечной критикой. Такой подход может показаться логичным. Действительно, что может быть естественнее, чем пытаться исправить то, за что ругают? Вот только критик - существо особое. Он не становится слабее или терпимее с ростом наших достижений. Он каждый раз говорит: «Вот сделаешь то-то и то-то, тогда и поговорим». И мы верим, что нужно вот это исправить и тогда все будет хорошо. И мы исправляем. Но теперь сталкиваемся с очередным ужасным дефектом, который необходимо исправить. И так до бесконечности. Это может касаться любой сферы жизни. Например, думаешь: «Вот похудею и заживу!». Худеешь. А вот со второй частью как-то не складывается. Теперь критик говорит, что с кожей проблемы. Зубы недостаточно белые. И пора обратить внимание, что нос кривой… Счастье так и мелькает где-то в завтрашнем дне, а бедному сегодня опять ничего не достается.

Здесь, конечно, не про то, что не нужно ставить цели и чего-то достигать. Здесь про то, как важно обращать внимание на внутренний источник этих целей. От этого очень зависит эмоциональный заряд в итоге. Если я делаю что-то из места доказать, что я не самое ущербное создание, я вряд ли получу на выходе дозу радости. Зато это сильно повысит цену ошибки и напряжение в процессе. Делать что-то, чтобы кому-то что-то доказать, всегда опасно. А вот делать что-то, чтобы доказать критику свою пригодность - стопроцентный провал. Ведь критик смотрит на мир через свою специфическую критикующую линзу. Его профессия, его природа – критиковать. Искать недочеты и указывать на них. Когда мы преподносим ему достижение, у нет задачи сказать: «Хорошо!». Его задача – найти, что еще можно исправить. Для этого он рожден. Он наш дефектоскоп. Иногда избыточно чувствительный. И в своем вечном поиске недостатков он может отойти от реальности на весьма приличное расстояние. Он не будет рационально исследовать наше достижение, принимать решение хвалить или нет. Он будет критиковать. В любом случае. И у него есть свои штучки, чтобы раскритиковать даже нечто действительно крутое. Например, он может банально обесценить. Или же найдет с кем нас сравнить, не в нашу пользу, разумеется. Еще критик мастер в особом смещении акцентов. Пусть 99% будет сделано замечательно. Он закроет на это глаза. Но та крошечная часть, что неидеальна, будет для него огромна…

Критик оборачивает в свою пользу любой наш опыт: негативный и позитивный. Если у нас что-то не получилось, он скажет: «Опять ошибешься, прямо как тогда». Если же у нас ранее что-то получилось хорошо, он скажет: «Это была случайность. Больше ты так не сможешь и разочаруешь тех, кто сдуру в тебя поверил». И во втором случае может стать еще страшнее. Кстати «случайностей» может быть очень много, критика это не особо смутит. А если проходит какое-то время после успеха, критик может заявить: «Ну да, раньше получалось. У прошлой тебя. У нынешней не выйдет! Ты уже разучилась». Да, нелогично. Но критик не про логику и есть. Именно поэтому нет смысла закармливать его достижениями. Существо, рождённое для критики, хвалить не будет. Его задача - искать дефекты. И нам нужно это принять и использовать его с этой точки зрения. Не стоит просить кого-то дать то, чего он дать не в силах. Это и людей касается и субличностей. А что нам тогда с ним делать? Научиться различать свой голос и голос критика. Упражнение первое – конкретизируем образ критика Первый шаг Начинаем с того, что учимся прислушиваться к голосу критика. Сейчас необходимо привести его постоянное полуосознаваемое бурчание к конкретным высказываниям конкретного критика. Наблюдайте какое-то время, лучше в течение пары-тройки дней. Отмечайте все недовольные, критикующие замечания и комментарии, возникающие в голове, и обязательно записывайте их. Что говорит критик, когда вы смотрите утром в зеркало? Не успевает ли он что-то вякнуть, пока вы ждёте автобус или прогреваете автомобиль? Как он реагирует на ваши взаимодействия с другими? Какие комментарии можно отловить пока вы листаете ленту соцсетей? Какие фразочки сопровождают завершение дня? В чем вы, по его мнению, успели накосячить сегодня? С чем можно было справиться и получше? Поначалу может быть непросто, но скоро вы убедитесь, что критик действительно много и часто бурчит. Если вы ранее интересовались критиком, скорее всего, вы уже слышали подобные рекомендации. Что ж, это действительно работает. Но здесь есть несколько важных нюансов: Во-первых, записи важны. Может казаться, что вы и без них прекрасно знаете и помните, что он там говорит. Но я настаиваю – записывайте. Да, это бывает непросто. Это бывает неприятно. Говорит-то критик в основном гадости. Бывает лениво, не слишком удобно, как будто бесполезно… Но с записями схватить критика легче. Видя их на бумаге, а не прослушивая в голове, проще обнаружить неадекватность и противоречивость некоторых его комментариев. И, конечно, это даёт возможность дальнейшей работы с собранным материалом. Например, мы еще будем в дальнейшем исследовать истоки критика. Все это важно для того, чтобы критик перестал управлять вашей жизнью. Во-вторых, выполнение упражнения может взять под контроль сам критик. И вы начнете ловить себя на мыслях о том, что плохо записываете его высказывания, что вы недостаточно внимательны или усердны в выполнении задания, что вы занимаетесь какой-то ерундой… Если так случится – просто отметьте и это тоже в вашем блокноте. Второй шаг Итак, вы какое-то время прислушивались к своему критику. Теперь вы имеете представление, как он звучит. После этого можно поступать к следующему шагу – посмотреть, как он выглядит. Возьмите лист бумаги и нарисуйте своего критика, каким он вам представляется. Опять же, даже если вам кажется, что и без рисунка все понятно - нарисуйте. Изображение в голове и на бумаге - не одно и то же. В физическом рисунке могут проявиться очень важные детали. А иногда он вообще достаточно сильно отличается от первоначального смутного образа и даёт много новой бесценной информации. Если совсем нет идей – просто начинайте что-то калякать. Руки подскажут. Если вы думаете, что не умеете рисовать - ничего страшного. Иногда это даже плюс, поскольку художественность изображения не помешает процессу воплощения субличности. Если вы чувствуете, что вам проще критика слепить - смело берите глину или пластилин. Выбирайте тот материал, который вам ближе. Главное - расслабьтесь и просто позвольте критику воплотиться с помощью ваших рук. И постарайтесь получить от этого процесса удовольствие. Критик опять же может фонить о том, что получается не то и не так, и надо красивее… Отмечайте это и используйте как дополнительный источник вдохновения. Третий шаг Теперь вы знаете, как звучит ваш критик и видите, как он выглядит. Посмотрите на свой рисунок. Что вы чувствуете, рассматривая критика? Какой он? Каковы отличительные черты вашего критика? Такой образ вы ожидали увидеть? Напоминает ли он вам кого-то? Какое имя приходит на ум, когда вы смотрите на своего критика? Узнали ли вы о вашем критике что-то новое, важное? Было ли что-то, что вас удивило? Что теперь? Если вы выполнили все вышеописанные шаги, вы уже неплохо продвинулись в сторону объективизации вашего критика. Еще раз - зачем это нужно? Пока критик не отделен от вас, вам проще поверить в истинность его слов. Вы не пропускаете его высказывания через фильтры адекватности и пляшете под его дудку. Согласитесь, есть разница между: «Я тупица» И «О, критик проснулся и говорит, что я тупица». Во втором случае можно и не согласиться. А в первом легко принять эти слова за объективную истину. И уже сейчас, сформулировав более четкий образ своего критика, вы можете переходить на второй вариант. Важно научиться сомневаться в его словах. Не бежать тут же исправлять все, чем критик недоволен. Сверяться, действительно ли оно стоит внимания. Может, это и правда нужно исправить. А может, это просто ерунда. Очень важно учиться замечать и другие свои части, в том числе поддерживающие. И осознанно выбирать, кого послушать в каждой конкретной ситуации. У меня, например, критика здорово уравновешивает даже не адвокат и не принимающая мягкая субличность. У меня его уравновешивает субличность, девиз которой: «Не нужно ни к чему относиться слишком серьезно». Задача критика видеть мир через линзу, увеличивающую дефекты. А вот нам смотреть только через эту линзу не нужно. И исправлять ее не нужно. Нам необходимо уметь смотреть через разные.

Показать полностью…