Психология

СТРАТЕГИЯ "НАЗВАТЬ, ЧТОБЫ УКРОТИТЬ ИЛИ КАК СПРАВЛЯТЬСЯ С СИЛЬНЫМИ ЭМОЦИЯМИ


Малыш упал и ободрал локоть. Дошкольник потерял любимого котенка. Пятиклассника в школе обидел верзила. Когда ребенок переживает болезненные, огорчительные или пугающие моменты, его могут захлестнуть сильные эмоции и физические ощущения, переполняющие правый мозг. Если такое случается, мы как родители должны помочь ему ввести в общую картину левое полушарие, чтобы ребенок начал понимать, что происходит. Один из лучших способов содействовать подобного типа интеграции – помочь ребенку пересказать события, породившие пугающие или болезненные переживания.


Белле, например, было девять лет, когда засоренный унитаз переполнился после того, как она спустила воду, и переживания, которые она испытала, наблюдая, как вода поднимается и начинает литься на пол, привели к тому, что она не хотела (а практически – не могла) после этого спускать воду. Когда отец Беллы, Даг, узнал о технике «назови, чтобы укротить», он сел со своей дочерью и пересказал ей историю, произошедшую с засоренным унитазом. Он дал ей возможность рассказать столько, сколько она смогла, и помог ей дополнить недостающие детали, в том числе о появлении страха нажимать кнопку смыва, который она испытывала с того момента. После многократного пересказа страхи Беллы уменьшились и со временем совсем прошли.


Почему пересказ событий настолько эффективен? По сути, то, что сделал Даг, было помощью его дочери в соединении ее левого и правого мозга, чтобы она могла понять смысл произошедшего. Проговаривая тот момент, когда вода начала переливаться на пол, и рассказывая о том, как она была встревожена и испугана, Белла задействовала оба полушария, которые работали совместно в интегрированной манере. Она задействовала свой левый мозг, упорядочивая подробности происходившего и облекая переживания в слова, а затем включала правый мозг, воспроизводя эмоции, которые испытывала. Таким образом, Даг помог дочери назвать свои страхи и эмоции, и она потом могла укротить их.


В некоторых ситуациях дети могут не пожелать рассказывать нам о произошедшем, когда мы попросим. Следует уважать их желания в отношении того, как и когда говорить, особенно учитывая тот факт, что давление в такой ситуации способно вызвать только протестную реакцию (вспомните ситуации, когда вы сами предпочитаете замкнуться и не чувствуете потребности говорить – заставило ли подталкивание к разговору в таких случаях вас хоть раз заговорить и поделиться своими скрытыми чувствами?). На деле следует мягко поощрять ребенка к разговору, начиная рассказывать историю и предлагая ему дополнить недостающие детали, и если он не проявляет к этому интереса, лучше оставить ему возможность поговорить позже.


Один из лучших способов справиться с эмоциями – пересказ породивших их событий


Ваш ребенок скорее проявит ответную реакцию, если вы будете стратегически подходить к инициированию разговоров такого рода. Прежде всего вы оба должны находиться в хорошем расположении духа. Опытные родители и детские психологи добавят, что лучше всего разговоры с детьми удаются тогда, когда они заняты чем-то другим. Дети гораздо более расположены поговорить и поделиться, когда они что-нибудь строят, играют с карточками или едут в машине, нежели когда вы сидите напротив, смотрите им в лицо и просите быть откровенными. Еще один подход, который вы можете использовать, если ваш ребенок не настроен разговаривать, – это попросить его нарисовать произошедшее или, если он достаточно большой, написать об этом. Когда вы чувствуете, что он не хочет говорить именно с вами, поощряйте его к тому, чтобы он поговорил с кем-нибудь еще – с приятелем, другим взрослым человеком или даже с братом или сестрой, если те способны быть хорошими слушателями.


Если ваш ребенок не настроен разговаривать, можно попросить его нарисовать произошедшее


Родители знают, насколько эффективно рассказывать истории, дабы отвлечь или успокоить ребенка, но обычно не догадываются, что за этой реальной силой стоят научные факты. Правое полушарие нашего мозга обрабатывает наши эмоции и автобиографические воспоминания, но именно наше левое полушарие придает смысл этим чувствам и воспоминаниям. Восстановление после тяжелых переживаний происходит тогда, когда левая сторона работает вместе с правой, пересказывая истории из нашей жизни. Когда дети учатся уделять внимание историям своей жизни и делиться ими, они могут адекватно реагировать на все, начиная от содранного локтя и заканчивая тяжелой утратой или травмой.


Дети часто нуждаются в том, чтобы кто-то помог приложить левый мозг для понимания смысла происходящего, особенно когда они переживают сильные эмоции. Они нуждаются, чтобы кто-то навел порядок в их мыслях и сказал, как называются эти большие и страшные чувства, живущие в правом полушарии, – и тогда они будут знать, что с ними делать. Именно это и происходит, когда пересказываются истории: мы понимаем себя и ситуацию благодаря совместной работе левого и правого полушарий. Для того чтобы рассказать осмысленную историю, левый мозг должен упорядочить ее детали, используя слова и логику. Правый мозг вносит свой вклад в нее, передавая телесные ощущения, чистые эмоции и личные воспоминания, чтобы мы могли видеть полную картину и передать наши переживания. Это научное объяснение того, почему записи и разговоры о тяжелом событии могут играть такую мощную роль в психическом восстановлении. Фактически исследования демонстрируют, что уже само словесное наименование или обозначение того, что мы чувствуем, в буквальном смысле успокаивает активность эмоциональных цепей в правом полушарии мозга.


По этой причине детям всех возрастов важно рассказывать о случившемся, поскольку это помогает им в их попытках понять собственные эмоции и события, происходящие в их жизни. Иногда родители избегают разговоров о неприятных переживаниях, думая, что такие разговоры усилят боль, которую испытывают их дети, или только ухудшат положение. В действительности рассказать историю – это зачастую именно то, что нужно детям, как для того, чтобы понять смысл произошедшего, так и для того, чтобы двинуться в сторону более спокойного отношения к случившемуся (помните сына Марианны, Марко, из истории «Ия ву-ву», рассказанной в Главе 1?). Стремление понять, почему с нами произошли те или иные вещи, настолько сильно, что мозг будет продолжать искать смысл события, пока не достигнет успеха. Мы, родители, можем помочь продвижению этого процесса, пересказывая с детьми историю произошедшего.


Так и поступил Томас с Кэйти, четырехлетней девочкой, которая кричала, что умрет, если отец оставит ее в детском саду. Из того, что удалось узнать, он понял, что мозг его дочери связал вместе несколько событий: быть оставленной в детском саду, рвоту, отсутствие отца и чувство страха. В результате, когда наступало время собираться и идти в детский сад, ее мозг и тело начинали говорить ей: «Плохая идея: детский сад = мне станет плохо = папа ушел = страшно». Если посмотреть с этой точки зрения, то ее нежелание идти в сад вполне оправданно.


Поняв это, Томас использовал свои знания о двух полушариях мозга. Он знал, что у таких маленьких детей, как Кэйти, обычно доминирует правое полушарие и еще не развиты навыки использования логики и слов для выражения собственных чувств. Кэйти испытывала сильные эмоции и была неспособна понять их и ясно выразить. В результате эмоции пересиливали ее. Томас учел, что автобиографическая память связана с правой стороной мозга, и понял, что детали того, как ей стало плохо, запечатлелись в ее памяти и заставляли ее правое полушарие включаться на повышенную передачу.


Когда Томас понял все это, он решил, что должен помочь Кэйти понять смысл ее чувств, используя левое полушарие, то есть внеся логику, расставив события по местам и найдя слова для ее переживаний. Он помог ей рассказать историю, произошедшего в тот день, чтобы Кэйти включила обе стороны своего мозга. Томас сказал ей: «Я знаю, что тебе стало тяжело ходить в детский сад после того, как тебя там вырвало. Давай попробуем вспомнить тот день, когда тебе стало плохо в саду. Сначала мы собирались в детский сад, так? Помнишь, ты хотела надеть свои красные брючки, мы ели вафли с черникой, потом ты почистила зубы? Мы пришли в детский сад, обнялись и попрощались. Ты начала рисовать за столиком для занятий, и я помахал тебе на прощание. А что случилось после того, как я ушел?»


Кэйти ответила, что ей стало плохо. Томас продолжал: «Правильно. Я знаю, что это очень неприятно, так ведь? Но мисс ЛаРусса очень хорошо о тебе позаботилась, и она знала, что тебе нужен папа, поэтому она позвонила мне, и я сразу же приехал. Разве это не здорово, что у тебя такая хорошая воспитательница, которая была с тобой, пока папа не приехал? А что случилось потом? Я позаботился о тебе, и тебе стало лучше». Затем Томас сделал акцент на том, что он приехал сразу и все было в порядке, и убедил Кэйти в том, что всегда окажется рядом, если она будет в нем нуждаться.


Приводя таким образом в порядок эти детали повествования, Томас дал возможность своей дочери начать понимать смысл того, что происходит с ее эмоциями и телом. Затем, напоминая ей о различных моментах пребывания в детском саду, которые ей нравились, он стал помогать ей закреплять новые ассоциации с детским садом, позволявшие воспринимать его как безопасное и интересное место. Они вместе написали и проиллюстрировали «книгу», в которой рассказывалась эта история и были изображены ее любимые места в группе. Как это часто бывает с детьми, Кэйти хотела еще и еще раз почитать свою книгу домашнего изготовления.


Потребовалось не так уж много времени, чтобы ее любовь к детскому саду стала восстанавливаться и переживания больше не имели над ней прежней власти. На деле она узнала о том, что может преодолевать страх при поддержке людей, которые ее любят. По мере того как Кэйти будет расти, ее отец продолжит помогать ей осмысливать ее переживания. Этот процесс пересказа историй превратится для нее в естественный способ преодоления трудных ситуаций, что даст девочке мощный инструмент для того, чтобы справляться с превратностями судьбы, когда она станет взрослой, и далее, на протяжении всей ее жизни.


Даже дети гораздо моложе Кэйти – в возрасте 10–12 месяцев – хорошо реагируют на рассказ историй. Представьте себе, например, малышку, которая упала и разбила коленку. Ее правый мозг, полностью находящийся в текущем моменте и в контакте с ее телом и ее страхом, чувствует боль. В определенном смысле она беспокоится, что боль может никогда не пройти. Когда мать пересказывает ей то, как она упала, облекая ситуацию в слова и приводя в порядок переживания малышки, она помогает своей дочери включать в работу и развивать ее левое полушарие. Объясняя, что произошло – малышка просто упала, – мать помогает ребенку понять, почему ему больно.


Не стоит недооценивать роль историй как мощного средства удержания внимания ребенка. Попробуйте. Даже если ваш ребенок еще мал – вы удивитесь, насколько это может быть полезно, и ему понравится прибегать к вашей помощи в пересказе историй в будущем, когда он будет испытывать боль или страх.


Когда мы обозначаем словами наши пугающие или болезненные переживания – в буквальном смысле называем вещи своими именами, – они часто перестают быть такими уж пугающими и болезненными. Помогая своим детям назвать их боль и страхи, мы помогаем им укрощать их.


из книги "Воспитание с умом. 12 революционных стратегий всестороннего развития мозга вашего ребенка"

Пока нет комментариев

Горевание - трудная работа души. Посильная, но не окрашенная розовыми рюшами приятностей.

Так часто окружающие стараются выдернуть из этого состояния, отвлечь, прервать, так как мало с кем из нас просто оставались в горе, разделяя правду жизни, в которой новое появляется часто только после проживания тяжелых потерь. А значит и остаться с другими в их горе непонятно как. Вот и кажется, что лучший способ поддержать в горе - выдернуть его, прервать. А нередко - сбежать, дистанцироваться, отморозиться, выключиться.

Мне же кажется, что лучший способ поддержать другого в горе - разделить эту тяжелую правду, эти горькие чувства. Разделить - значит просто включенно и искренне (это ключевое!) остаться рядом в том, что есть.

Но так возможно сделать только после того, как собственный внутренний ад легализован и прожит.

Горевание - это место, внутри которого есть только одна дверь, и только я знаю как туда зайти.

Это место, куда внутри себя могу зайти только я.

Заходя в это свое внутреннее пространство, мне иногда кажется, что я могу оттуда не выйти.

Мне легче, когда я знаю, что рядом с этой дверью в горевание, есть люди, которые переживают за меня и не мешают мне просто быть в этом своем пространстве горя.

Но все равно, внутри горевания, я остаюсь наедине со своими внутренними демонами, болью от потери, горькими слезами и камнем в груди.

Горевание - это пространство внутреннего ада, не достав дна которого, невозможно оттолкнуться, что бы снова полностью вынырнуть в мир.

В горевании, невозможно знать заранее на сколько глубок этот ад, где его дно и сколько времени нужно проделывать работу по прощанию со своими иллюзиями и надеждами, по перебиранию своего прошлого, что бы отделить то, что может остаться лишь воспоминаниями, от того, что является моими истинными ценностями.

Горевание - это искренний диалог самой с собой, обращение к себе, поиск внутренней правды, оплакивание тех мест, от которых оторваны надежды иллюзии и ожидания.

Самыми поддерживающие и одновременно болезненные слова в горевании - это уже произошло, это уже произошло в реальности.

Это маленькая внутренняя смерть, которую можно только принять и оплакивать ее.

Но я знаю, что только погрузившись в глубины этого ада до конца, возможно нащупать дно и оттолкнуться наверх.

Я знаю, что погружаться вниз возможно только тогда, когда я несу в себе достаточно ресурсов, которые погружают меня на глубину. И в этом погружении, как у ныряльщиков из фильма "Голубая безна", есть только одна страховка, только одна нить, позволяющая ориентироваться в этом пространстве - вера, что это когда-нибудь закончится и я стану сильнее.

Пока нет комментариев

О РУКАХ, КРЫЛЬЯХ И ПСИХОТЕРАПИИ

У ТЕБЯ НЕТ РУКИ. Но ты об этом не знаешь.

Ты просто живешь и, иногда, случайно увидев, как странные люди обнимаются, ты думаешь: "Почему в этом мире так много придурков?! Какой в этом смысл?"

А потом ты рожаешь ребенка. На фоне того, что ты прочла о родах все, что только могла, сходила на курсы и выбрала лучший роддом, ты получаешь трешевые роды, которые заканчиваются экстренным кесаревым сечением. У тебя все болит, твоя дочь не берет грудь, теряет в весе, каждый день превращается в полный ад, ты оказываешься в депрессии и панические атаки становятся твоими постоянными спутниками. Ты идешь к психотерапевту.

Ты много всего рассказываешь и жалуешься этой женщине, подозревая, конечно, что она из тех странных, которые обнимаются. Но, с идеей, что это таки должно помочь. Ну, потому что все-таки депрессия и панические атаки, а значит, нужно к психотерапевту.
И, вдруг, на одной из сессий ты замечаешь, что упс... у тебя, оказывается, нет руки... И у твоей мамы тоже не было. Невзначай она и тебе твою руку отрубила.
Конечно, ее можно понять. Ей, безрукой, было невыносимо жить с ребенком, который своей рукой мог к ней прикасаться. Поэтому она, медленно и неосознанно рубила твою руку изо дня в день.

От этого осознания тебя накрывает болью и злостью. Ты плачешь и кричишь. И... в этот момент замечаешь, что именно сейчас, впервые в жизни, больше всего на свете, тебе хочется, чтобы тебя обняли. Чтобы можно было со всей своей болью уткнуться в кого-то теплого и рыдать. А этот теплый бы просто слушал, гладил и принимал.
Но, едва ты успеваешь заметить это странное желание, тебя накрывает стыдом. Потому что, кто ж захочет обниматься с безрукой...
И тут эта странная женщина, которая сидит напротив, говорит о том, что она тебе очень сочувствует и спрашивает: "можно ли тебя обнять?". Ты молча киваешь, пряча глаза в пол. И... эти ощущения... новые, странные, безумные поселяются в твоем теле. Ты уходишь. И твой мир уже никогда не будет прежним. Но, что теперь со всем этим делать, совершенно не понятно.

Периодически ты впадаешь в стыд по-поводу собственной безрукости. Периодически в вину, ибо увидела, что своей дочери уже успела отрубить полруки.

Но, тем не менее, ты уже хочешь обниматься. И даже иногда себе это позволяешь. Умилительно смущаясь от удовольствия.

Однажды утром ты просыпаешься и смотришь на то место, где когда-то давным-давно была твоя рука. Много лет оно было замороженным и ты вообще о нем не догадывалась. Потом, разморозившись в тепле, оно дико болело, кричало и стонало.

Сейчас ты смотришь на него и удивляешься тому, что привычной боли больше не чувствуешь. Оно еще немножко ноет, но, в целом, ощущения уже совсем иные. Как-будто бы оно начало дышать. Клетки ожили и ты чувствуешь, как в них происходят какие-то неведомые тебе процессы.

Более того, ты уже не чувствуешь себя самым несчастным на всем белом свете безруким существом. И даже самым уникальным в своей безрукости тоже не чувствуешь.

Ты выходишь на улицу и замечаешь, что вокруг ходят люди, с той или иной степенью ампутации рук.
Кто-то, так же, как и ты когда-то, делает вид, что с ним все в порядке и просто руки придумали те, кто дурью мается и у кого много свободного времени.
Кто-то носит протезы, пытаясь усиленно делать вид, что это не кусок пластика, а живая и теплая рука. Один из таких, с протезом, пытается прикоснуться к тебе. Тебя охватывает смесь отвращения и ужаса. И ты не позволяешь ему это сделать. Впервые в жизни, запретив трогать себя протезом.
У некоторых раны гниют и ты уже не можешь не слышать эту вонь. Перестаешь рассказывать себе о том, что просто у человека такой специфический запах и обходишь человека с гниющей раной другой дорогой.

Ты в очередной раз приходишь к своему терапевту и, кажется, что впервые в жизни, рискуешь посмотреть на нее и увидеть другого человека. Ты смотришь на ту, которая все эти годы была рядом и видишь, что все ее тело истерзано шрамами. Мелкими и глубокими. И даже на лице очень сильный шрам.

- У тебя шрам на лице.
- Да, я знаю.
- Болит?
- Иногда немного ноет. В основном, на погоду.
- А как...?
- Отец пьяный в детстве.
- Мне так жаль.
Она улыбается и говорит "спасибо".
А ты рыдаешь. Рыдаешь от нежности, любви и благодарности. И от того, что сейчас вот так все просто и честно. Она со своим шрамом. Ты без руки. Ты просто есть. Вот такая. Без руки. И она просто есть. Вот такая. Со шрамом.

В эту ночь ты ложишься спать и тебе снится, как ты летаешь. Когда-то давно, в детстве, тебе часто снились сны, в которых ты летала. Но ты забыла об этом. Куда ж тут летать, когда все силы уходили на то, чтобы не замечать отсутствие руки. Ты вспоминаешь.

Проснувшись, ты смотришь на то место, где когда-то была рука и видишь... прорезывающееся крыло. Конечно, ты пугаешься. Разве бывают люди с крыльями?!?

- Пиздец, крылья!!!
Говоришь ты своему психотерапевту.
- Да, бывают люди с крыльями.
- Ты сошла с ума! Людей с крыльями не бывает.
- Хорошо, иди отрезай.

Конечно, ты никуда не идешь. Потому что перспектива идти в место, где люди-протезы умеют обрезать крылья, тебе кажется еще более ужасной.

Ты приходишь домой. К тебе подходит дочь и... обнимает тебя своими крыльями. Дочь. Крыльями.
Ты думаешь, что сошла с ума и ложишься спать.

Ночами ты снова летаешь во сне.
А днем болеешь и мучаешься.

- Жизнь со сложенными крыльями имеет свою цену.
Говорит твой психотерапевт. Тебе хочется ее послать.

- Но, если я расправлю!?! Но, если я полечу!?! Как тогда жить? Ведь я же маленькая девочка, которой мама отрубила руку...

- Из маленьких девочек с отрубленными руками вырастают большие женщины с красивыми крыльями.

- А из девочек с изуродованными лицами вырастают женщины с большим и любящим сердцем.
Добавляешь ты, глядя на своего психотерапевта.
И рискуешь взлететь.

Ты летишь над городом, офигевая от ощущений, которые наполняют твое тело и от вида, который тебе открывается.
- Господи, а ведь могло случиться так, что я бы никогда и не полетела...
С ужасом думаешь ты. И волны благодарности разливаются в твоем теле. К маме с ее топором. К людям-протезам в твоих родах. К своей депрессии и паническим атакам. И даже к пьяному отцу твоего терапевта.

Пока нет комментариев

Когда мне больно, я бегу от вас. В своё место, в свою берлогу. Там я отлёживаюсь, отхожу, отогреваюсь, зализываю ещё одну рану, понемногу забываю, что с вами и от вас бывает больно, сильно больно...

Когда силы подступают и я чувствую как моё тело становиться более плотным, выпрямляется, в нём просыпаются тоненькие маленькие тихие ручейки жизни, я начинаю снова думать о вас. Не о том, что вы можете меня ранить.

О том, что вы могли бы меня любить.

Я тихо, чтоб не напугать саму себя только мысленно, думаю о том, как ваша любовь касается меня. Маленьким пальчиком, самой серединкой его подушечки, на полсекунды дотрагивается до моей груди, большими зелёными глазами гладит мои волосы, обволакивает мои плечи, цепляя краешек моей руки....

Тысяча стрел одномоментно пронизывают моё тело, тысяча тёплых и в то же время леденящих волн заполняют его,

и шёлк, и самая грубая наждачная бумага одновременно прикасаются к моему сердцу

и

я безбожно мякну и расплываюсь, истончаюсь, но при этом что-то такое внутри себя ловлю и чувствую, за что готова снова и снова покидать своё обжитое, тёплое, родное место.

Я уже давно не красивая и не такая чистая, как другие молодые души . На мне много больших и маленьких, кривых выпирающих

и

ровных блестящих гладких шрамов, я много раз падала с высоких высот, царапала лицо, обдирала, срывала кожу. Я давно не вижу на один глаз, особенно ложь и

всё хуже слышу,

особенно лесть.

Я до неприличия старая душа. Я столько знаю, что приходится много забывать

и

столько помню, что приходиться часто убираться.

Я давно не пью, это меня ещё больше отрезвляет.

Я немного ем, так чтобы были силы жить и иногда ходить к вам.

Я, похоже, смирилась, что снова и снова внутри меня будет вспыхивать эта красная лампочка. Будет включаться этот вой сирены. И мне нужно будет снова вставать и собираться. Застилать ровно кровать, проверять свои силы, взвешивать свои надежды, оставлять, нет, снова покидать, свою берлогу.

Я когда-то много тратила сил на то, чтобы не нуждаться. Чтобы не хотеть, не чувствовать, не ждать, не надеяться. Не ходить к вам. Я пыталась сама себя кормить, питать любовью. Я и правда любила себя.

За тренировки, за выносливость, за автономность. За смекалку. Я придумывала новые и новые способы жить без вас.

Но каждый раз мне было самой противно от того, что я раз-за-разом доходила до той точки, в которой падала от отчаяния, от того, что не справлялась. Не могла самой себе дать то, что есть у вас.

Злилась и уставала от этих звоночков внутри, которые гнали меня из этой моей безопасной колыбели. В дождь и слякоть, в бурю и шторм, в зной и холод я вставала и

шла к вам.

За теми чувствами, за той трепетной, но ранящей любовью, даже маленькой порцией которой вы делали меня снова живой, наполненной, окрылённой, ещё немного молодой, но за которую вы каждый раз назначали свою, часто в потерях, цену...

чем больше я нуждалась в вашей любви,

тем больнее мне было её терять,

тем острее мне нужно было проживать ваше намеренное и случайное равнодушие...

и вот я снова волочу ноги вверх по этой горе, снова бреду к себе, ... внутри тлеет остаток костра, обуглившиеся остатки надежд...и маленькие светлые паутинки от прежнего чувства...

я - старая седовласая много повидавшая душа, но никак не могу обучиться обходиться без вас...

да, я снова лезу в свою берлогу,

чтобы отойти, восстановиться, отогреться...

а потом снова услышать этот звук сирены внутри, увидеть эту мигающую призывную красную лампочку ... и снова в надежде идти, нет, бежать к вам, и снова верить, и снова любить,

и снова нуждаться в других,

ваших душах.

Пока нет комментариев