Ян Яхлоков /
Лента
15 октября 2025
Слова «насилие в семье» звучат очень серьезно, грозно – и большая часть читателей этой статьи с облегчением подумают: «это не о нас, это о каких-то страшных людях, которые бьют и насилуют жен и детей, про них и слова-то хорошего никто не скажет!» Действительно, есть выраженные, караемые законом формы семейного насилия: избиение членов семьи с нанесением тяжких телесных повреждений, сексуальное домогательство по отношению к собственным несовершеннолетним детям и т.д. Но, говоря о насилие в семье, хотелось бы остановиться не на таких очевидных и всеми признаваемых асоциальными формах семейного взаимодействия, а на менее заметных, «простых» и даже привычных, а иногда и одобряемых. Да как же их не бить? Как часто на улице или в магазине крепкая сильная молодая мама тащит за руку, почти выдергивая ее из плеча, малыша лет 3–4, а то и младше, и с высоты своего роста во весь голос поливает его бранью… Ее главный аргумент: «Он меня достал, он делает это назло мне!» Окружающие стыдливо отводят глаза: с одной стороны, тяжело на это смотреть, с другой – не покидает чувство, что и сами не без греха. Двойственность нашего отношения к психологическому и физическому насилию над детьми в семье выплеснулась на страницы и экраны СМИ при появлении проекта закона о защите детей. Зазвучал не одинокий голос, а целый хор: «Если детей нельзя бить, давить, грубо принуждать, то мы перед ними бессильны, мы с ними не справимся, мы не знаем, как управлять их поведением без насилия». Психологическое или физическое насилие над детьми – в первую очередь проблема бессилия взрослых. Дети очень чувствительны к интонации, с которой взрослый отдает распоряжения, это заложено в ребенке природой. Если взрослый внутренне ощущает себя взрослым и уверенным человеком, знает, чего он на самом деле хочет от ребенка и отвечает за результат, и все это звучит в его голосе – ребенок любого возраста, даже ворча, подчиняется. Когда взрослый внутренне не уверен и сам не до конца понимает, что должен делать ребенок и для чего, – в ребенке поднимается тревога. Она выражается в слезах, криках, сопротивлении, так как ребенок, не понимая до конца, что происходит и что на самом деле нужно взрослому, воспринимает про- исходящее как бессмысленное насилие над собой. Взгляд снизу Вот, например, та самая молодая мама. Идя по своим делам, она, не раздумывая, взяла с собой ребенка. Делая необходимые ей дела, переступила границу его физических возможностей, ведь приноравливаться к широкому шагу родителя в толпе людей и духоте магазинов маленький ребенок может очень ограниченное время (в идеальном случае от 30 ми- нут до 1 часа, учитывая и транспорт). Ребенок пытается затормозить, он истощен, его капризы и слезы – сигнал перегрузки (дети не всегда демонстрируют перегрузку слабостью и замедленностью, а часто, напротив, перевозбуждением – так устроена их развивающаяся нервная система) А очень большой и сильный по сравнению с ним человек беспощадно тянет и страшно кричит сверху. Поставьте себя на место ребенка. Это уже канал выживания: надо бороться за жизнь, смысл слов ускользает, не до него – надо вырваться, убежать, спастись, а бежать от мамы страшно, ведь ты целиком от нее зависишь, вдруг бросит? Что поселится в душе малыша после таких эпизодов? Усвоит ли он, что надо делать то, что велят сильные, не думая о себе, или надо сопротивляться до конца всем и всему, может, отстанут, испугаются? Мы не знаем. Зависит от того, как вообще ведет себя мама с сыном, одобряет ли семья такой способ «воспитания» детей. Не знаем. Но точно знаем, что ребенок получает сейчас психологическую травму. В ситуациях любого давления (учитель, начальник, жена) он будет чувствовать себя одиноким, незащищенным человеком, который может надеяться только на себя или на милость сильного: вдруг передумает, вдруг полюбит и перестанет обижать. Цепная реакция Зависимость от старшего, начальника (бьющего сверстника, а затем избивающего мужа, издевающихся соседей или сослуживцев) часто закладывается в таких привычках, семейных эпизодах. Часто срываясь на удары и крики по слабым и незащищенным (нашим детям) мы оправдываем себя собственной слабостью и отсутствием воли: «Не мог (ла) сдержаться, не могу терпеть, когда она (он): не садится на горшок (1 год), вертится и не ест (3 года), пачкается (5 лет), не садится за уроки (8 лет), не приходит вовремя (13 лет), выбирает не того партнёра или друзей (15 лет)». Ребёнок должен сделать вывод: роль родителей нам не по плечу, мы с ней не справляемся и единственный выход видим в том, чтобы он был ответственным, волевым, делающим всё, как надо, за нас. Медленно, капля за каплей закладываем мы в детей представление о нас как об опасных, не умеющих сдерживать себя слабаках - и при этом требуем к себе уважения как к родителям. Дети редко видят нас в социуме, они не знают, что мы умеем сдерживаться и не бьём своего начальника, милиционера, людей на улице, если они ведут себя не так, как нам бы хотелось. Их опыт общения с нами семейный, а в семье несдержанность даже пропагандируется: «Отец был горячий, чуть что – врезал, и ничего, я вырос (предполагается, что единственный критерий правильного воспитания – оставить в живых!), твоя бабушка нас в ежовых рукавицах держала, и веником, и ремнем чуть что, боялись ужасно и ничего, школу закончили, в институт поступили, наверное правильно (логика: если бы не тряслись от страха, ничего бы в жизни не добились!). Часто семья, привыкшая решать свои проблемы, сбрасывая на ребенка накопившуюся в других отношениях агрессию через побои, оскорбления, крики, делегирует право так же обращаться со своим ребенком другим людям. Например, что означают слова отца, обращенные к учительнице «Вы с ним построже, он слов не понимает»? Разрешение давить на ребенка, кричать, когда и она, и ребенок знают, что семья оставила его без защиты. Воспитывая жертву Внутри себя любой родитель хотел бы вырастить сильного, успешного, уверенного в себе человека. Может ли стать таким человек, которому без сожаления причиняют боль те, кто должен его любить и защищать, а часто еще и перебрасывают ответственность: «Я никогда ни с кем так себя не вел, я не такой человек, это ты своим поведением ужасным до- вел меня до того, что я себя не помню»? Родители часто так говорят, и смысл такой: виноват не тот, кто бьет (палач), а тот, кого бьют (жертва). Вел бы себя по- другому – и палач оставался бы хорошим человеком! Часто эту идею поддерживают СМИ и организации, связанные с детьми: дети сейчас ужасны, жестоки, у них нет ценностей, с ними невозможно поладить. Надо ужесточать, следить, давить, иначе не справимся. Я не беру крайние формы: стрелять, сажать, всех в армию – и гонять. Возникает ощущение, что взрослый мир категорически не хочет быть взрослым и обижается, что дети не хотят играть с ним в поддавки: «мы хорошие дети сами по себе, значит – ты хороший взрослый», а требуют усилий, воли, понимания происходящего и осознанности действий. Если говорить серьезно, то проблема жестокости и бесчувствия родителей по отношению к собственным детям (это и есть насилие в семье) – прежде всего проблема беспомощности перед ответственностью за живого, растущего и любимого маленького человека. В стране, прошедшей очень тяжелый путь, на котором насилие и жестокость часто становились нормой (войны, террор, голод), любить детей и гордиться ими, наслаждаться даже их ошибками, было слишком большой роскошью – вырастить бы. Тяжелые времена переворачивают правильную модель взаимодействия в семье: родители рожают детей и растят их для того, чтобы детям было хорошо в их собственной жизни, и они могли так же вырастить своих детей. Тогда жизнь развивается и становится богаче. Перевернутая модель: дети должны жить так, чтобы родителям было хорошо и спокойно. Но ни один ребенок на свете не способен сделать спокойными и счастливыми своих взрослых родителей. Их жизнь всегда только в их руках. Зачем мы это делаем? И в тот момент, когда так хочется ударить, заорать на ребенка, потому что плохо тебе, родитель должен за дать себе вопрос: а для чего я сейчас это делаю, как это скажется на том, кого я ращу? А если уж сорвался, не сдержался, скажи ребенку правду о том, что тебе стыдно быть несдержанным, что ты не прав, когда бьешь и кричишь, но его поведение все равно было неверным и так нельзя. У ребенка появится возможность уважать вас как человека, пытающегося сдерживаться, сильного (может извиниться только сильный, уверенный в себе, слабый до последнего пугает, чтобы боялись – объясняйте это детям). Главное, у вашего ребенка снизится уровень страха перед вами и вашей агрессией и появится возможность осознать свое поведение. В семье, где много агрессии и напряжения между родителями, бабушками и дедушками, дети иногда не выдерживают, оттягивают агрессию на себя, делают что-то, чтобы взрослый сорвался, выпустил накипевшее. Дети подсознательно, а иногда и осознанно боятся копящейся во взрослых агрессии и «идут на опережение». Мы все были детьми и, если вспомнить, не были мы так уж ужасны и непредсказуемы, хотя нашим родителям было не всегда легко с нами. Таковы и наши сегодняшние дети. Просто они очень нуждаются в нас, взрослых. И было бы очень здорово, если бы мы перестали мучить друг друга, а прикладывали бы силы к восстановлению жизненного равновесия в замечательной паре взрослый – ребенок.
Показать полностью…
У детей режутся зубы.
Из двух няш они превратились в двух ноющих няш, которые все время ищут утешения на ручках.
Зубы. На языке природы это значит, что пришла пора кусать, жевать, то есть проявлять агрессию (не путать со злостью. Агрессия - активность. Злость - защитное чувство, которое так же может быть связано с агрессивными действиями, но это разные штуки).
И в символизме Перлза выросшие зубы - это способность проявлять агрессию и, как следствие, один из важнейших сепаративных этапов в развитии ребенка.
Если лишить его потребности "кусать" этот мир, пробовать его на вкус, то он не научится ясно чувствовать свои границы (и, как следствие, замечать границы других).
И вот, значит, две мои няши превращаются в двух зубастых няш.
Из этих невинных, абсолютно беззащитных теплых комочков, постепенно рождаются две личности, которые жаждут пробовать мир на вкус и узнавать границы своих возможностей.
К слову сказать, делать они начали это (как и все дети) значительно раньше, нежели на этапе прорезывания зубов. Но делали это значительно мягче: если отоборать игрушку, выражали свое недовольство и обиду нытьем. Потом стали пинаться.
Грета вот, чемпион мира по пинанию четко в кадык. Знает как вырубить. Долбанет и смотрит с любопытством: а так ты меня любить будешь?
Эти два невинных создания становятся с каждой неделей все более агрессивными: сначала учились пользоваться руками и все хватать, потом самостоятельно перемещаться, переворачиваясь то туда, то сюда. Потом ползти, разламывать все, что могут разломать, били меня туда и так, как могли ударить, выковыривали все, до чего могли дотянуться их маленькие цепкие ручонки.
Вот, Грета ползает куда хочет, скоро начнут кусаться больно.
Я смотрю на их агрессию и радуюсь. Ведь чем больше их способность агрессировать, тем менее они беззащитные. Тем мне легче. Потому что я так устроена, что мне легче, когда не я одна за троих, а когда есть трое, способные к диалогу - так можно договориться. Мне так значительно легче, нежели в тотальном слиянии.
И вот, глядя на нытье и страдания своих детей перед каждым их этапом и навыком, который позволяет им потихоньку отделяться от меня я подумала: а ведь и правда - перед любым сепаративным процессом, требующим хороший заряд агрессии, необходимо нытье - какая-либо фрустрация, ограничение, которое надоело так, что возникает отчаяние (от чаяния, то есть от надежды, то есть потеря надежды).
Мои дети наверняка "думали", сидя в пузе, что я - это они, что я - идеальная среда для них. Но им стало тесно и невыносимо (а я чуть не лопунула). Так природа организует
процесс родов.
Потом они "думали", что я смогу угадать все их желания и удовлетворить все их потребности.
Но я вместо этого делала все что могла, а могла я не так уж и много - кормить, любить, заботиться по мере своих возможностей. В доску расшибилась, а все равно обо всем-всем-всем позаботиться не смогла. Не стала телепатом. Тогда им пришлось, раз уж такая неидеальная у них мать, самим учиться переворачиваться, хватать, ползать (и впереди еще множество этапов), что бы уже не ждать милостей от мамаши нетелепата, а вот так отчаяться, что на этой волне взять и сделать что-то самостоятельно, на сколько это возможно.
Отпускание надежды на то, что мир или кто-то другой из вне может позаботиться о моих потребностях - вот, пожалуй, та точка, которая определяет границу личностной зрелости.
Агрессивность - способность брать на себя ответственность (то есть быть готовым отвечать за последствия своих опытов, действий, решений), риск делать что-то новое, падать, плакать, вставать, снова падать - вот то, что позволяет крепнуть и развивать свою автономию не только в грудном возрасте, но и во взрослой жизни. Не только в материальном плане, но и в чувственном, экзистенциальном. Что-то делать, особенно делать что-то новое - это очень агрессивный акт.
И, следовательно, невозможно созреть, отделиться от кого-либо, кто душит, зажимает, не слышит, не чувствует, если не быть агрессивным (в контексте быть активным, рискуя получить новый опыт, усиливающий собственную автономию и навыки).
Но сначала, похоже, необходимо "поныть" - отгоревать, оплакать тающую надежду, что есть кто-то большой и сильный, кто сможет позаботиться о человеке лучше, чем он сам.
Бывает, люди ведут себя так, будто убеждены, что ты рождён для исполнения их желаний. Они пребывают в иллюзии, что ты поставишь их потребности выше своих. Когда эта иллюзия не подтверждается, они часто злятся, обвиняют или разрывают контакт.
Для этого и многих других случаев - некоторые заметки об искусстве вежливого отказа.
То, что мы говорим вслух, - это верхушка айсберга. Основная работа – «подготовительная», внутри нас и в пространстве поддерживающих нас людей.
Для начала нужно прочно встать в то, что руководствоваться своими интересами и искать точки сотрудничества – это нормально. Взрослые отношения так устроены.
Вежливый отказ возможен, когда мы знаем свои потребности и желания. Чем больше мы увлечены собственной жизнью, тем больше энергии для отказа. Поэтому в общении наша задача – держать связь со своими потребностями и желаниями.
Для этого иногда полезно взять паузу: «Я не готова сейчас ответить, мне нужно подумать». И честно поинтересоваться у себя, хотите ли вы сейчас выполнять то, о чём вас просят. Полезно также бывает прояснить для себя свою ответственность: должна ли я это делать? Является ли это моей ответственностью или меня просят о милости, даже если собеседник уверен в обратном?
Дальше наша задача – сказать другому человеку о своём предпочтении. И за это не нужно оправдываться. Мне нравится общаться вежливо и уважительно, поэтому я часто добавляю искреннюю благодарность («Спасибо, сегодня я предпочту этого не делать»), признание чувств и потребностей другого («я понимаю, что тебе хотелось бы решить этот вопрос побыстрее, но я смогу дать ответ позже»), признание усилий или другое позитивное «поглаживание» («Не перестаю восхищаться твоим умом! Уверена, что ты найдешь изящное решение сам и в этот раз»).
Иногда такой разговор – всё равно для нас шоу 18+, а значит, нужно увести внутренних детей от экрана. И отказать по-взрослому.
Легко отказываетесь от лишнего? Или склонны уговаривать себя?
Заявки принимаются до 15 октября 2025
Дата и место: 23-24 октября 2025 года, Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина (г. Елец, Россия)
Вид участия: очный, дистанционный, заочный
Уважаемые коллеги!
Приглашаем Вас принять участие в работе юбилейной Международной научно-практической конференции «"Бунинская Россия" в контексте современных гуманитарных исследований», которая состоится 23–24 октября 2025 года. Мероприятие приурочено к 155-летию И.А. Бунина.
Программа конференции предполагает обсуждение актуальных проблем изучения литературно-художественного, публицистического и эпистолярного наследия писателей, историков, философов, педагогов, биографически и творчески связанных с русским Подстепьем.
В рамках конференции планируется работа по следующим
направлениям:
1. Творчество деятелей культуры русского Подстепья: проблемы анализа и новые прочтения.
2. Личность и творчество И.А. Бунина в историко-литературном
контексте XX–XXI веков.
3. Творческое наследие Бунина и писателей русского Подстепья
в филологических и междисциплинарных исследованиях.
4. Творчество деятелей культуры русского Подстепья:
литературоведческий и лингвистический аспекты.
5. Изучение жизни и творчества деятелей культуры русского Подстепья в школе и вузе.
К участию в конференции приглашаются российские и зарубежные
ученые, работники высшего и среднего образования, докторанты, аспиранты и соискатели.
Формы участия в конференции:
– очное / дистанционное выступление с публикацией материалов;
– заочное участие (стендовый доклад и публикация).
Планируемые формы работы:
– пленарное заседание (доклады до 20 мин.);
– секционные заседания (доклады до 10 мин.).
По результатам конференции будет издан сборник научных трудов
с присвоением номера ISBN и размещением в Научной электронной
библиотеке (elibrary.ru), в системе Российского индекса научного цитирования (РИНЦ). Материалы публикуются в авторской редакции. Участникам рассылается сборник в формате PDF.
Для участия в конференции необходимо до 15 октября 2025 года
(включительно) заполнить регистрационную форму по QR-коду или по ссылке в информационном письме.
Оргвзнос участника конференции — 1500 рублей. Желающие могут
получить сертификат участника конференции. Объем одной статьи — от 3 до 5 страниц.
Оплату необходимо производить только после подтверждения
приема статьи к публикации и согласования суммы. Оплата за публикацию перечисляется на расчетный счет с обязательным указанием названия конференции (см. информационное письмо).
