7 июля 2025
Когда женщина осознаёт своего анимуса и вступает с ним в диалог, он постепенно утрачивает разрушительную силу и становится внутренним союзником. Тогда анимус помогает ей говорить с уверенностью, мыслить ясно, отстаивать свою истину. Он становится носителем её смысла и идеи, а не диктатором. В этой форме анимус, как внутренний дух логоса -даёт ей стойкость, силу, глубокую связь с истиной, и при этом не мешает чувствовать и любить.
Показать полностью…
Одна моя любимая подруга попала в совершенно шизофреническую ситуацию, в которой она не виновата, но тяжелого хвоста чувств, вызванных ситуацией, это не отменяет. Так бывает. И вот она спрашивает: - Когда меня отпустит? И я, произведя сложные внутренние расчеты, уверенно говорю: - Недельки через две! Внутренне понимая, что нет, это не две недельки, а скорее два-три месяца.Вот тогда отпустит точно.А до этого – будет иногда противно царапать, как царапает воспаленное горло. Но понимаю я и то, что если сразу сказать "через два-три месяца", это ее дополнительно ужасно расстроит. - Два-три, - воскликнет она, - да ведь там уже и лето кончится! И психике придется выполнять двойную работу, справляясь с этим огорчительным знанием. Так же клиенты, потеряв кого-то или что-то очень для них важное - близкого человека, или здоровье, или ощущение "хорошести и предсказуемости мира", часто спрашивают – когда боль отпустит? Когда эта внутренняя жгучая мешанина пройдет? И я отвечаю: - Примерно два года нужно психике на эту работу. - Два?! Два года?!! Вы что, это очень долго! Надо побыстрее. У меня на эти два года планы! Я для того и пришла к психотерапевту, чтобы вы как-то… давайте сделайте что-нибудь! Я не выдержу два. Тут можно сказать разное. Можно посочувствовать этой ужасной боли, которая есть сейчас, которую, кажется, и часа-то нельзя вытерпеть, не то что два года. Можно заметить, что современный мир разогнался до нечеловеческих скоростей, однако некоторые вещи, и особенно те, что связаны с человеческим телом, происходят с той же скоростью, что и тысячи лет назад. Например, беременность по-прежнему длится 9 месяцев. Кровь сворачивается за то же количество минут. Зубы растут так же медленно. И раны затягиваются тоже. Главное, не начать доказывать, что быстрее никак.Два года - и точка. Наоборот, иногда я могу сказать – ну попробуем. Вдруг вы станете первым человеком в мире, который справится с горем за неделю. Потому что, когда нам больно по-настоящему, мы судорожно ищем, за что бы схватиться, и в каком-то смысле становимся маленькими детьми. А для ребенка два года означают вечность. Да и полгода. Та часть нашей психики, которая оперирует отрезками времени, цифрами, датами и всем остальным взрослым, недоступна в этот момент.Остается только орущее, рыдающее, беспомощное в нас. И все, в чем оно нуждается – это в мягком убаюкивающем "...еще чуть-чуть, капельку потерпи, хороший мой, станет легче. Обязательно станет легче. Ты молодец, замечательно справляешься, ты все правильно делаешь, давай маленькими шагами, еще недельку". Не надо думать, что в этом психотерапия и есть.Но иногда это то, что нужнее всякой психотерапии. К чему я вообще? Сегодня был первый день, когда я, сидя в кресле с книжкой, физически ощутила, что мой личный кризис закончен. Что я снова нащупала твердую поверхность и стою на ней.На теплой, солнцем нагретой поверхности. Что мой собственный мир больше не качается и не похож на галлюцинации Алисы.Вокруг больше не творится какая-то хтоническая жуть (кто знает, тот знает).Что я в каком-то смысле пересобралась заново и даже обросла перышками. Пять лет. Это заняло пять лет. Если бы мне с самого начала сказали про пять лет, я бы легла и сдохла немедленно.
Показать полностью…
― Добрый день, это же ломбард? Я не нашёл вывеску. Какой-то парень сказал, что вы находитесь здесь, ― обратился Дима к мужчине за дешёвой, протёртой до опилок стойкой. Тип был полностью погружён в полировку наручных часов и, не поднимая глаз, ответил:
― Добрый день, всё верно ― это ломбард.
― Слава богу, ― облегчённо выдохнул Дима. ― Мне срочно нужны деньги на мотоцикл. Говорят, что вы тут, вы… ― он закашлялся и, прочистив горло, закончил фразу, ― скупаете всякое.
― Всякое? ― продолжая полировать часы, переспросил оценщик.
― Ну да… Ду́ши там, любовь, дружбу… ― Дима говорил тихо, явно стесняясь.
― Ах, да-да, скупаем… Всякое, ― подтвердил мужчина, наконец отложив часы в сторону, а затем спросил: ― Что бы вы хотели продать?
― Ну-у, душу я вам продавать не собираюсь…
― А зря! ― оценщик перевалился через стойку и впился взглядом в Димины глаза. ― Души нынче идут по хорошему курсу, можно нехило так поднять денег за пару минут.
― Н-н-нет, ― как можно деликатнее отказал Дима, ― мне много денег не нужно. Думаю, что обойдёмся одной какой-нибудь дружбой.
― Ну что ж, дружбой так дружбой, ― пожал плечами мужчина и достал откуда-то ноутбук, а затем, методично вбив в систему данные клиента, спросил: ― С кем будем прощаться?
― Хм. А цена зависит от качества дружбы?
― Разумеется! Чем сильнее связь, тем выше оплата, без обмана! ― деловито произнёс оценщик и снова впился взглядом в клиента.
― Дайте подумать. ― Дима закусил губу и через несколько секунд выдал: ― Давайте с Марком.
Мужчина вбил имя в компьютер, пару раз щёлкнул мышкой, с серьёзным видом что-то прочитал и наконец сказал:
― Марк вам никакой не друг, ― и добавил, глядя на Диму в упор: ― Вы что, думаете, мы тут фуфло всякое скупаем?
― Нет! Что вы, ничего такого не думаю! Ну хорошо, давайте Пашу Семикозова.
Оценщик нахмурился и снова вбил данные в компьютер, а затем ответил:
― Пиво по субботам и разговоры о работе не делают вас друзьями.
― Да что ж такое, ― пробубнил себе под нос Дима, опустив взгляд в пол. ― А Инна?
― С Инной вы давно не друзья, ― усмехнулся мужчина, едва взглянув на экран. ― Дружеский секс, как вы его тогда восхищённо называли, всё испортил. Теперь вы просто любовники.
― Да что же это такое! У меня что, друзей совсем нет?
Оценщик нахмурился ещё сильней и, долго крутя колёсико мышки, что-то неслышно произносил еле шевелящимися губами, а затем остановился и ответил:
― Увы, но из настоящих друзей у вас только Сёма.
― Сёма? ― неуверенно переспросил Дима.
― Да, Сёма. Но знаете, судя по всему, друг-то он так себе: не разговорчивый особо, совета мудрого не даст, коньяка с вами за потерянную любовь не выпьет. Да и за всё время знакомства Сёма приносил исключительно убытки. Он вам друг, конечно, но мой совет ― продавайте его.
― Но я не могу Сёму… Нас ведь столько всего связывает…
― Что вас связывает? Три года? Хах! ― усмехнулся работник ломбарда. ― Да вы Толика с детсадовской скамьи знаете, он с вами и поговорить сможет, если его выцепить между работой и выходными, и на футбол сходит…
― …если жена отпустит, ― закончил за ним фразу Дима. ― Толик мне не друг и никогда им не был, да вы и сами это знаете, а вот Сёма…
― Слушайте, да сдался он вам? Я за это бонус накину в честь того, что вы у нас впервые, ― начал наседать оценщик, чувствуя сомнения клиента.
Лицо Димы подёргивалось от волнения.
― Ну что? ― посмотрел исподлобья мужчина.
― Ладно, Сёма так Сёма. А выкупить нашу дружбу я смогу, если что? Вы ведь ломбард, ― с надеждой в голосе спросил парень.
― Конечно сможете. Но, знаете, редко кто приходит второй раз.
― Хорошо. Где подписать? ― уверенным голосом спросил Дима и схватился за шариковую ручку, прикреплённую к столу резинкой.
― Вот тут, тут, а ещё расшифровку и дату, ― тыкал оценщик сухим сморщенным пальцем в бумагу.
― Куда мне поставить нашу дружбу? ― спросил Дима, покончив с бумагами.
― А, бросьте куда-нибудь, хоть в самый грязный угол, ― махнул оценщик рукой, отсчитывая деньги.
― Это всё? ― спросил Дима, забрав причитающееся.
― Да, можете идти. Если вдруг будет любовь или ещё что-то в этом духе, тащите всё мне, дам лучшую цену, ― улыбнулся мужчина и, достав из стола часы, начал снова их протирать.
― А вещи вы тоже принимаете? ― спросил напоследок Дима.
― Нет, вещи меня не интересуют. Кстати, это у меня в руках чужое время. Человек продал пару лучших лет ради новой машины.
― Что ж, до свидания, ― поклонился Дима и вышел из ломбарда.
Только сейчас он заметил на грязном, потемневшем от времени дверном стекле небольшую табличку: «Ломбард “30 сребреников”. Работаем без выходных и праздников уже две тысячи лет».
***
Домой Дима пришёл в приподнятом настроении. Деньги приятно оттягивали карман, а суть сделки он уже и забыл, пока не открыл дверь и не обнаружил, что никто не вышел его встречать.
― Эй, Сёма, ты где? Сёма, фью-фью-фью, ― посвистел Дима, разыскивая глазами пса.
Было ужасно непривычно приходить домой и не чувствовать, что кто-то норовит сбить тебя с ног и залить слюнями.
― Сёма, ну ты где? Я на новом мотоцикле приехал! Там и для тебя коляска есть, ― позвал ещё раз своего питомца Дима.
Сёма лежал на кухне под столом, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене.
― Ну ты чего? Разве не рад меня ви…
Дима осёкся. Он вдруг вспомнил, что сделал, и всё встало на свои места.
― Да как такое возможно? Ты же собака, просто собака, у тебя нет души ― сплошные инстинкты, ― обращался Дима к псу, но тот никак не реагировал. ― Я думал, что этот идиот ошибся и ничего не изменится, ведь наша дружба — она ненастоящая… ― оправдывался Дима, глядя на поникшего пса, который лишь благодаря дыханию выглядел живым. ― Ну прости меня! Хочешь, пойдём погуляем? ― задорным голосом предложил Дима.
Обычно после этих слов Сёма срывался с места и сломя голову нёсся за ошейником, а сейчас даже ухом не повёл.
― Да что же это такое? Я ведь не на тушёнку тебя продал…
Пёс не умер. Он продолжал есть, пить, гулять, спать, лаять, но что-то в нём изменилось. Дима вспомнил слова оценщика из ломбарда о том, что Сёма неразговорчив и совета мудрого не даст. Но то молчание Сёмы, те его взгляды были самыми мудрыми, добрый ласковый скулёж — самым многословным. А теперь он действительно замолчал.
***
― Заберите ваши проклятые деньги! Верните мне друга! ― кричал Дима, влетая в ломбард.
В этот самый момент оценщик заключал сделку с молодой женщиной, которую Дима нахальным образом подвинул.
― Вы в своём уме? Успокойтесь и дождитесь очереди! ― рявкнул оценщик.
― К чёрту вашу очередь! И вас тоже! ― не собирался успокаиваться Дима.
― Вы обманщик и аферист! Верните мне друга, я без него не могу!
Женщина, завидев такое поведение клиента, собрала вещи и быстро покинула ломбард.
― Осёл! ― вспылил в ответ оценщик. ― Она же почти продала мне свои материнские чувства!
― Ей вы тоже наплели, что они ничего не стоят? Что дети и не дети вовсе, а так ― сопливые кашееды и бесчувственные плаксы? ― стучал кулаком по стойке Дима.
― Не перекладывайте на меня ответственность за свои решения! Вы пришли сюда самостоятельно и сами всё подписали, я вас не уговаривал!
― Но Сёма был моим единственным другом, только он понимал меня без слов, только он лечил своим сердцем, а теперь, теперь…
― Теперь ваша дружба стоит в два раза больше! ― поставил точку оценщик.
― Как это? ― испуганно произнёс Дима, чувствуя, как все внутренности сжимаются: мотоцикл он и без того продал дешевле, чем покупал.
― А вот так. Или ты думал, что если легко продал, то так же легко восстановишь? Даже предав собаку, нельзя просто щёлкнуть пальцами и сделать вид, что ничего не было. Хотя почему даже? Тем более нельзя! Та дружба была самой искренней и чистой! Такое вернуть ― дорогого сто́ит, ― мужчина произнёс эти слова со злорадной ухмылкой.
— Но я не могу без Сёмы. Я… я же не справлюсь без него, а деньги… У меня нет столько, ― задыхаясь от волнения, бормотал Дима.
― Увы, ничем не могу помочь, ― развёл руками оценщик.
― А давайте я добро какое-нибудь продам? ― загорелись глаза у Димы.
― У меня этого добра знаешь сколько? Целый склад. А от добра добра не ищут. Я его бесплатно принимаю ― как пожертвования нуждающимся.
― Может, совесть тогда заложу? ― продолжал торговаться Дима.
― Ха! После продажи друга ты мне совесть предлагаешь? Прости, мы подделки не принимаем. Ну артист!
― А душу, душу мою примешь? Или она тоже подделка?
― Душу? За пса? ― удивился мужчина.
― Не за пса… За друга! ― злобно рявкнул Дима и схватил ручку на резинке. ― Где подписать?
― Хм… ― пошкрябал оценщик ногтями по подбородку. ― Так и быть, отдавай то, что я заплатил, и можешь выкатываться отсюда со своей дружбой и душой.
― А что такое? Почему не хочешь брать душу? ― удивился Дима.
― Больно быстро она у тебя в цене скачет, за курсом не успеваю, ― обиженно пробубнил мужчина.
― А могу я поделиться своей дружбой с кем-то так же, как у вас тут добром делятся? ― спросил Дима, покорно выплатив всю сумму и поблагодарив оценщика за возврат.
― Можешь конечно. Поставь на верхнюю полку, на самое видное место, это всегда ходовой товар, ― улыбнулся тот. ― Если бы все сразу с такими намерениями приходили, то, поверь, проблемы бы у вас решались гораздо проще.
Дима кивнул и, поставив дружбу, как было велено, поспешил домой. Ему не терпелось выговориться лучшему другу и получить взамен понимающий молчаливый взгляд. Парень обязательно раскается в своём поступке, он принесет тысячу извинений другу, и тот обязательно его простит, он сможет, ведь на то она и дружба.
***
Этим же вечером в квартиру к Диме и Сёме постучали.
― Добрый вечер, ― произнёс какой-то щуплый, сморщенный от холода старичок в обветшалом пиджаке. ― Мне тут в ломбарде ваш адрес дали и дружбу, которую вы предлагаете. Я решил зайти, попытать удачу, а то мне так одиноко. Можно с вами пообщаться? ― смотрел он щенячьими глазами на Диму и Сёму.
― Конечно! Проходите, ― впустил Дима старика. — Чем увлекаетесь? Как проводите время?
― О-о-о! Мне есть что вам рассказать! ― радостно произнёс тот. ― Я тридцать лет занимался мотоспортом, и у меня такой замечательный мотоцикл… Правда, я уже десять лет как на нём не катаюсь, давно думаю продать или подарить кому… А вы любите мототехнику?
Когда речь заходит о взрослых детях из дисфункциональных семей, кто-нибудь непременно втюхивает тезис, что родители не виноваты и надо обязательно понять-простить-принять для собственного благополучия.
Мысль, как мы все с вами догадываемся, претендующая на сакральную истину.
Я вам даже больше скажу. С экзистенциальной точки зрения, никто ни в чем не виноват, и потому всем надо закрыть ротик, сесть в позу лотоса и познавать бытие в нирване.
Но.
Если оглянуться, никто этого не делает, даже те, кто призывают понять-простить-принять.
К принятию родителей иногда принуждают тотально и безоговорочно. То, что это есть по сути насилие над оппонентом, просветлённые товарищи не видят.
Имею сказать, что принятие не является целью психотерапии и для нормальной жизни необязательно. Никто этот тезис научно не доказал.
Давайте помнить, что психотерапия ремесло не доказательное, а убедительное. Кого что убеждает, у того то и работает.
Итак, про понять-простить-принять.
несколько мыслей в студию на подумать:
Допустим, родители накосячили. Если они накосячили несильно, то само пройдёт, или жизнь подрихтует в случае необходимости.
Если сильно, то само не пройдёт. И степень ущерба будет высока. В этом аспекте мы сталкиваемся с понятием психологическая травма, т.к. родители ребенка травмировали.
Психологическая травма - это как потерять ногу или руку, а не то, что «мне не купили розового пони и я об этом помню». И пони тоже может быть травмой, да, но для этого родителям нужно очень сильно постараться, а не просто отказать.
Травма возникает там, где психических ресурсов на переработку происходящего у человека меньше, чем требуется. Т.е, событие больше, чем человек. Это если очень коротко.
Продолжаем.
Даже если понять почему родители поступали так или иначе, травма не рассосётся, метафорически - потерянную часть тела это вам не вернёт.
И какая разница почему человеку ногу оторвало? Если разница есть, и как-то легче дышится, когда понимаешь, что родитель по-другому не мог, не умел, не знал, то и отлично. Но ногу это не вернёт. Можно всю жизнь потратить на то, чтобы объяснить себе почему так.
А можно попытаться адаптироваться к жизни наилучшим образом. К счастью (или несчастью?), психика не тело, и некоторый функционал, если он был утерян или недоразвит в детстве, можно отрастить; или подобрать в терапии высокофункциональный протез; или научиться жить со своими ограничениями без боли и страха.
Для того, чтобы понимать, как устроена травма или отрасли те или иные ограничения и искажения, придется говорить про родителей. Много. Очень много. Потому что в первом приближении многое выглядит нормальным и вполне адаптивным. Но если эта «нормальность» не делает человека счастливым, то, значит, что-то пошло не так и есть процессы, которые работают на неблагополучие. Распознать эти процессы - задача психотерапии.
Если при этом случится ещё и принятие, то это будет приятный бонус. Но вряд ли само принятие может быть целью.
Кстати, если человеку очень надо заполучить принятие собственных родителей и испытывать благодарность, то есть один безотказный способ. Надо взять свою жизнь и сделать ее такой, какой хочется.
Когда человеку начинает нравиться его жизнь, действительно по-настоящему нравиться, то благодарность к родителям за неё рождается ненасильственно. До тех пор пока собственная жизнь в дровах и слезах, очень многим людям невыносима даже сама мысль о благодарности к родителям, и у них рождаются совсем другие чувства. И это нормально.
Тезис «благополучная жизнь рождает благодарность» совершенно рабочий.
А вот обратное, что «принятие родителей даёт благополучную жизнь», не уверена.
Во всяком случае, я ни разу не наблюдала феномен, чтобы сегодня человек дошёл до принятия и благодарности к родителям, а на завтра проснулся сытым, богатым и в отношениях.
Обратное видела: когда человек отстраивал собственную жизнь наилучшим для себя способом, то претензии к родителям растворялись в понимании и сочувствии, а затем в принятии и благодарности.